– Мне тебя ненавидеть не за что, – сказал я.
– Но ведь ты не знаешь, как будет потом?
– Просто так ненавидеть человека – нет, это не про меня. Я так не умею.
Мюу сняла шапочку, поправила челку, снова вернула шапочку на место. Потом, щурясь – будто ей в глаза бил яркий свет – посмотрела на меня.
– Это наверняка потому, что ты ни от кого ничего не ждешь, – сказала она. Взгляд ее был глубоким и ясным. Как та вечерняя тьма на закате, когда мы только познакомились. – Я не такая, как ты. Другая. Но ты мне нравишься. Очень.
И мы простились. Паром, взбивая пену, начал кормой выходить из порта, затем медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и встал носом вперед. Все это время Мюу стояла на самом краю причала и провожала меня глазами. В белом, идеально сидящем платье, она время от времени придерживала рукой шапочку, чтобы не унесло ветром, и казалась мне – здесь, в маленьком порту греческого острова – какой-то нереальной, эфемерной и совершенно безупречной. Стоя на палубе, я опирался на поручни и, не отрываясь, смотрел на нее. Время зависло на какое-то мгновение, и эта картина четко отпечаталась на стенке моей памяти.
А потом время снова двинулось вперед, фигурка Мюу стала понемногу уменьшаться, превратилась в неясную точку, и вскоре совсем растворилась в струях горячего воздуха. Затем и городок стал отползать все дальше от меня, горы потеряли свои резкие очертания, в конце концов сам остров потонул в мареве света, потускнел и пропал. Появился другой остров, потом и он исчез точно так же. И вскоре мне уже казалось: может быть, всего, что я здесь оставил, на самом деле и не существовало.
Наверное, я должен был остаться с Мюу, подумал я. Бог с ним, с новым учебным годом. Остаться на острове, поддерживать Мюу, вселять в нее надежду, изо всех сил искать Сумирэ, а если случится что-то страшное – крепко обнять ее и утешить. Думаю, Мюу нуждалась во мне, да и мне – в каком-то смысле – она была нужна.
Меня тянуло к ней. С какой-то невероятной силой.
Впервые я понял это, когда стоял на палубе парома и провожал глазами ее силуэт, исчезающий вдали. Вряд ли это чувство можно было назвать любовью, хотя оно было чем-то очень на нее похожим. Будто все мое тело опутали бесчисленные тонкие нити. Я сидел на палубе, обхватив руками спортивную виниловую сумку на коленях, – полный хаос в душе – и глядел на бесконечную дорожку белой пены за кормой. Несколько чаек, будто приклеившись к этой дорожке, неотступно летели за паромом. Прикосновение маленькой ладони Мюу, словно тень души, осталось у меня на спине навсегда.