Мой любимый Sputnik (Мураками) - страница 42

Я заказал маленькую кружку бочкового пива, Сумирэ – виноградный сок.

– В последнее время тебя просто не узнать, – сказал я.

– Такой период, наверно, – потягивая сок из трубочки, ответила она без особого интереса, будто мои слова были вообще про кого-то другого.

– Такой период? – переспросил я.

– Да. Что-то типа запоздалого полового созревания. Бывает, утром проснусь, посмотрю в зеркало и вижу не себя, а совершенно незнакомого человека. Того и гляди, отстану от себя, как от поезда.

– Ну и пусть это другое твое “я” идет где-то впереди, что с того? – спросил я.

– Да?.. Интересно, а куда мне деваться такой – потерявшей саму себя?

– Ну если это проблема на два-три дня, можешь пожить у меня. Милости прошу. Даже если это будешь ты, которую ты же сама и бросила.

Сумирэ рассмеялась.

– Я же серьезно, – сказала она. – Интересно, куда все-таки меня несет?

– Не знаю. Но смотри: ты бросила курить, аккуратно одеваешься, даже носки уже парные, говоришь по-итальянски. Научилась правильно выбирать вино, разбираешься в компьютере, по крайней мере, ночью спишь, а просыпаешься утром… Куда-нибудь тебя определенно вынесет.

– Но я по-прежнему ни строчки не написала.

– Во всем есть как хорошие, так и плохие стороны. Сумирэ скривила губу.

– Ты не считаешь, что это своего рода отступничество?

– “Отступничество”? – Я не сразу понял, что за слово она произнесла.

– Ну да. Когда отступаешься от своего мнения, от убеждений.

– Ты вообще о чем? О том, что работаешь, имеешь опрятный вид и больше не пишешь своих романов?

– Да.

Я покачал головой.

– Раньше ты хотела писать, вот и писала. А сейчас больше не хочешь. Кто сказал, что ты обязана это делать? Бросила писать. Что, от этого какая-то деревня сгорела дотла? Корабль пошел ко дну? Приливы перепутались с отливами? Или, может, революция грянула на пять лет позже? Думаю, никто не назвал бы твою нынешнюю жизнь “отступничеством”.

– А ты сам как бы ее назвал? Я снова покачал головой.

– Возможно, проблема в самом слове – “отступничество”. Ведь его сейчас никто не использует. Какое-то старомодное, что ли. В общем, вышло из употребления. Может, где-то и сохранились общины, коммуны, где люди еще так говорят. Я точно не знаю. Зато наверняка знаю одно: не хочешь писать – не пиши. Ты не обязана это делать.

– Коммуны… Те, что Ленин изобрел, что ли?

– Ленин изобрел колхозы. Вот этих, наверное, ни одного не осталось.

Немного подумав, Сумирэ продолжила:

– Это неверно, что я не хочу писать. Нет, я хочу, но у меня ничего не выходит. Сижу за столом, а в голове – пустота. Хоть бы обрывок мысли, кусочек сиены, какое-нибудь слово – вообще ничего. Еще совсем недавно меня просто распирало: столько всего было, о чем хотелось написать. Что вообще со мной произошло?