Лукка грустил и Алиса, сидя на ковре с поджатыми по-турецки ногами, быстро чиркала углем по листу, пытаясь поймать это необычное для него настроение.
— Природа уступает место цивилзации — это, увы, не только итальянская история. У руссих символ гибели старого патриархального, очаровательного в своей бескорыстности и непрактичности мира — срубленный вишневый сад. Вишни в цвету — это волнует не только японцев, а пармские фиалки — не только иальянцев. — старательно наигрывала веселость Алиса. Но растормошить Лукку в последний вечер их «весны» никак не удавалось. Он отмалчивался, сидя на ковре у камина, а когда Алиса, обняв за шею, повалила его на пол с намерением «защекотать поцелуями», Лукка сумел выдавить лишь кривую улыбку. Его лучистые глаза смотрели серьезно:
— Прости. Я не умею весело расставаться с тем, что люблю.
Он звонил то по нескольку раз на день, то пропадал, не предупредив. В рождественскую неделю, после короткого обязательного домашнего торжества, Лукка обещал приехать в Париж. Алиса волновалась, планируя познакомить возлюбленного с родными. Вопрос их брака решало время, как скорбно сообщил Лукке врач Арманды. Его жена была обречена и дни ее сочтены — такие опухоли, как правило, не слишком церемонятся с жертвами. Влюбленные ждали естественного конца, никогда не касаясь этой темы и боясь проявить заинтересованное нетерпение.
Но двадцать пятого декабря — в Рождество — произошло то, о чем Алиса думала меньше всего, считая своего добродушного, подвижного отца, неуязвимым долгожителем. А этот хорохорящийся бодрячок был далеко не молод и к тому же, как оказалось, — нездоров.
Грави умер, не приходя в сознание, на третий день после того, как у себя в кабинете после вечернего чая, удивленно вскрикнул «Лиз!», схватился рукой за грудь и рухнул на стол. Крышка бронзовой чернильницы рассекла его лоб и тонкая ссадина, уже подживающая, на его мертвом лице, поразила Алису: организм хлопотал, залечивая повреждение, стягивал кожу в то время как в груди затихало, устав сопротивляться ослабевшее сердце.
Елизавета Григорьевна слегла сразу же после похорон и две недели находилась между жизнью и смертью с двухсторонней пневмонией. Все это время Алиса не отходила от матери. В конце января больная начала подниматься, а в феврале Александру Сергеевну с дочерью проводили в швейцарскую лечебницу, успешно справлявшуюся с ослабевшими легкими.
Алиса осталась одна. Она заперла опустевшую квартиру на рю Коперник, отпустила прислугу и вернулась к себе, где каждая вещь теперь напоминала Лукку: забытый бритвенный прибор, починенные им часы, темперные наброски, прикнопленные к стенам, пуговица от рубашки и медный кувшин, так и погибший в огне в процессе приготовления грога. Лукка все время звонил, быстро и жарко твердя слова любви и сострадания и клятвенно обещал встречу — шестого марта в десять утра, в маленьком аэропорту Рима у трапа парижского самолета. Эта дата, просвечивая сквозь череду однообразных, ненужных дней, манила Алису весь сумрачный февраль.