В белоснежном обрамлении бинтов он сиял редкой драгоценностью, некой звездой сокровищницы, оберегаемой бдительными стражами и системами мудреной сигнализации. Светлая, нежная зелень радужки, кристаллически-крапчатая в глубине, была обведена черной каймой, отчетливой и яркой, что придавало расширенному зрачку манящую притягательность бездны. Этот одинокий, и потому, особенно значительный глаз в оправе золотых пушистых ресниц казался Йохиму необыкновенно большим и до мелочи, до ювелирной выделки радужки, век — знакомым. Он констатировал это со спокойствием очевидного факта и ничуть не удивился его выражению: абсолютного холодного безразличия, без тени тревоги и печали.
— Доктор Динстлер, — представился Йохим, зная, что поврежденная челюсть не позволяет больной говорить. — Я ассистент профессора Леже и уже несколько месяцев имею в этой клинике самостоятельную хирургическую практику. Профессор нашел целесообразным передать ваше лечение мне. Я должен осведомиться о вашем согласии. Но прежде — хочу предупредить: мне редко везло, я не всегда умел идти до конца. Но вы… вы это совсем другое. В вашем случае я буду сражаться до последнего. — Йохим приблизил свое лицо к этому немигающему равнодушному глазу. — Я смогу очень многое, поверьте… Если вы согласны, подайте знак. — Веко дрогнуло и слегка опустилось, голова отвернулась. — Значит, да? Вот и хорошо. Через два часа я осмотрю вас. А пока отдыхайте, еще слишком рано. И слишком мало оснований для доверия мне. — Он слегка сжал ее вырисовывающуюся под простыней неподвижную руку.
…В хирургическом кабинете, куда была доставлена большая, Йохим следил за медсестрой, снимающей повязки. Пальцы сестры работали ловко и быстро, порхая над белым коконом, но ему это процедура казалась бесконечной. Уже были размотаны кипы бинтов, а маска оставалась и Йохим начал сомневаться, окажется ли под ней лицо, которое он так ждал: в детстве его потрясли кадры английского фильма, в котором человек-невидимка, освободившись от бинтов, попросту исчез. Чтобы успокоиться он отошел в сторону, изучая хирургические инструменты, разложенные в эмалированном лотке. «Готово, доктор», — раздался за спиной голос медсестры. Йохим обернулся и на мгновение, как тогда, в самом начале медицинского поприща его случайный гость и мученик — зажмурил глаза и впился ногтями в ладони, стараясь собраться с духом.
Через минуту, вооруженный пинцетом с зеркальцем, он был только доктором Динстлером, изучающим рабочий материал, а буря эмоций, всколыхнувшаяся поначалу, была поспешно подавлена и спрятана в дальний ящик сознания — до последующего разбирательства.