Йохим редко вспоминал о родителях, воспринимая их отсутствие как изначальную данность. Наличие молодых матерей и отцов у сверстников казалось ему даже чем-то странным. Случился и некий эпизод, надолго отбивший у юного Динстлера интерес к своему происхождению.
Корнелия не дружила со своей старшей сестрой, проживающей в Линце. В основе антипатии лежала какая-то давняя взаимная распря, в результате которой отношения сестер ограничивались ритуалом семейного протокола обменом поздравлениями по поводу праздников и юбилеев, настолько формально-слащавыми и однообразными, что не заподозрить иронического подтекста было просто невозможно. Лишь однажды дистанция была нарушена. Семидесятилетний юбилей преподобного Франциска, имел большой общественный резонанс в городе, так что в местной газете он был назван «светлым воином Духа, стоящим на страже Добродетели». На празднество из Линца была командирована кузина Йохима Изабелла.
Она оказалась 26-летней девицей того типа, для которого церковно-религиозные убеждения становятся подлинным смыслом жизни, предметом вдохновения и призвания.
Разница в десять лет не позволила Йохиму сблизиться с кузиной, маловероятно так же, что они нашли бы общий язык, будучи сверстниками. Изабелла была подчеркнуто внимательна к двоюродному брату, но не скрывала очевидного чувства превосходства, проявлявшегося в каждом ее слове. Как человек, знающий цену христианскому всепрощению и питающий отвращение к плотским слабостям, Изабелла росла в собственных глазах от сознания совершаемого духовного подвига — доброго общения с мальчиком, имевшим столь постыдное происхождение.
— Иза, скажи, ты когда-нибудь видела моих родителей? Кто они? осторожно подступил Йохим к запретной теме. Девушка многозначительно улыбнулась, давая понять, что уж она-то, конечно, знает, но будет молчать.
— Дети не несут ответственности за грехи родителей, — тоном смиренного всепрощения продекламировала она и смерила брата критическим взглядом. — Могу лишь заверить, что по крайней мере внешне, ты не похож на Луизу. Она была куколкой и не отличалась особой серьезностью. Да простит Господь падших…
Йохим понял, что дальнейшие расспросы безнадежны и что за его рождением скрыта какая-то постыдная тайна, к которой лучше не подступаться.
— У тебя вообще нет никакого фамильного сходства с нашим родом, констатировала Изабелла, окончательно отмежевавшись. Глянув на Изу, Йохим не мог не согласиться, хотя окружающие как раз находили, что они имели весьма много общего. Изабелла была не просто дурнушкой, а дурнушкой по призванию. Она никак не пыталась приукрасить себя, находя тайное удовлетворение в нарочитом отсутствии земной привлекательности, что, конечно же, подразумевало наличие в скорбном теле особого внутреннего превосходства. С первого взгляда на девицу, создавалось впечатление какой-то общей тусклости, запыленности. Казалось, что в люстре разом перегорела половина лампочек — так холодно смотрели ее глубоко посаженные глаза, так сухо обтягивала костяк блеклая кожа, имевшая землистый оттенок, сгущавшийся в глазницах и около рта. Именно эта вялая гамма и беспомощная лепка лица, сделанного наобум, без интереса к деталям, роднили ее с двоюродным братом. К тому же — замкнутость Йохима и отрешенность Изабеллы ставила их в тот разряд рода человеческого, добродетели которого начинаются с «не» — непривлекательных, неинтересных, незлых, неумных, не глупых никаких.