«Неприкасаемость» в крови миллионов индусов, как и мы не можем до сих пор «выдавить из себя по капле раба» (Чехов), это удается отдельным единицам, место коим в тюрьмах своей «могучей и кипучей»[143] родины.
Удивительно легко мне было у матери и дочери на одной из дальних улиц города. Мать дала мне 20 руб. (заняла, наверно, ибо денег у них не было, как я потом узнала). Непосредственная, согревающая человеческая доброта. А с какими слезами, почти с благоговением, они слушали мое чтение. Вот настоящая русская семья. Как она сохранилась, как дожила до нашего времени. И вообще, боже мой, занять деньги, чтобы дать их совершенно чужому человеку, которого видишь в первый раз. Если христианство настоящее есть, если оно не бред, не миф, не убийство мира (по Розанову), то, право, я была объектом настоящего христианского подвига. Увы! Моя судьба являться объектом, но не субъектом! Объектом суда, объектом экспериментов, объектом благодеяний… Но семья осталась у меня в душе. Мне хочется увидеться с этими людьми, не то что «отплатить» им (торговое слово — такие вещи не оплачиваются), а сделать для них что-нибудь приятное. Словом, я рассыропилась.
25/I-57 г. Эпоха великих фальсификаций.
Фальсифицируют историю: древнюю, среднюю, новую и новейшую (историю буквально вчерашнего дня). Фальсифицируют науку (свои собственные доктрины, методы и догмы), искусство, продукты, чувства и мысли. Мы потеряли критерий для различения действительного от иллюзорного.
Может быть, сексуальный инстинкт — один из первичных (питание, размножение). Но инстинкт власти — один из сильнейших, хотя по происхождению возможно, что он более поздний.
Сексуальное наслаждение кратковременно, а наслаждение властью длится бесконечно, по крайней мере, до момента ужаса смерти.
В 15–16 лет я спрашивала: «Нет ли в любви инстинкта власти?» Как жаль, что эту тетрадь у меня забрали при первом аресте. Поистине, в 15 лет я была гениальна (но и очень неприятна).
Вот когда прав обыватель Розанов. Любой человек на моей замеч<ательной> родине жаждет покоя, отдельной квартирки, а еще лучше крохотного отдельного домика, еды, более или менее достаточной для поддержки отощавших телес, умеренной работы, приличного заработка, умеренной «ясной и чистой» (слова Яр.) книжки, опрятной одежды, кино и театра с обычными человеческими фильмами и пьесами. А главное — покоя. Чтобы никто не трогал, никто не лез, не агитировал, не пропагандировал, не воспитывал, не прорабатывал, не гнал на собрания и на выборы. «Пусть управляет, кто хочет, только накормите меня в моем углу, дайте мне работу по силам, не запрещайте с женой и родственниками поговорить о чем вздумается, не оглядываясь по сторонам… Больше ничего мне не надо».