Накануне нашей премьеры я рассказал о тебе Вилли. Он молча положил передо мной ключи от мастерской. Вил уехал в Таллин, где оформлял спектакль. Мы предполагали провести это время вместе… Я вернул волосам натуральный цвет и сжег в печи портрет Ларсика, который так любил Вилли. Я сделал выбор — мне нужна была ты!
— Ты привез меня в ваш опустевший дом… В дом Вилли. Печально… Если б я знала…
— Ну пойми же, мне хотелось спастись! Утром, открыв окно, я смотрел на камни внизу и думал, что разрешение всех проблем — там, — стоит лишь сделать шаг.
— В то время, как я ждала в чужой кровати… И ненавидела себя за то, что не сумела приворожить любимого. Я понимала — кто-то стоит между нами…
— Лежит… — криво усмехнулся Карлос. — Мне нельзя было привозить тебя в мастерскую, нельзя было предаваться любви у огня… Это был ритуал Вилли…
— Обнимая меня, ты думал о нем… Какая же я дура! — Аня истерически расхохоталась. — А собственно, чем Вилли хуже какой-нибудь шлюшки, к которой я ревновала?..
— Потом я все время хотел тебя, но боялся, что фиаско повторится — я вновь сорвусь. В твоем доме… на этом твоем скрипучем диване, я стал тем мужчиной, которого хотел вернуть.
— Да, Карлос. Ты подарил мне чудные дни нового года — первое, второе, третье… Три дня. Королевская щедрость. Не дом в Андалузии, но все же счастье… Я была счастлива, Карлито.
— Утром четвертого зазвонил телефон. Мне сразу стало ясно, кто это. Я не хотел брать трубку, стоял и смотрел на черный аппарат, слыша, как ухает в груди сердце.
— Послушай, Ларри, — сказал он. — Я в Таллинском аэропорту. Через тридцать минут вылетаю. Мне надо попасть в мастерскую. Положи ключи под коврик. Как всегда.
Больше он ничего не произнес, честное слово! Не смейся, пожалуйста, такие честные люди, как Вил, попадаются редко. Такие сдержанные и мужественные, как это ни смешно звучит. И еще, — жалостливые. Я помчался в аэропорт, чтобы вернуть ему машину. Нашел его на стоянке «такси» — с чемоданом и огромной дворнягой, заискивающе заглядывающей ему в глаза. Собака без поводка и намордника, таксисты не хотят сажать таких пассажиров. Оба худые, заброшенные… Ушастая, грязная псина жмется к Вилли и ни на шаг не отходит. «Знакомься, Лар, — сказал он дворняге, — это Карлос».
Я понял, что Ларсика больше не будет.
Вилли постарел за эти несколько дней. Стал черным и сухим, как индус. И даже не взглянул на краски.
«Что станешь делать?» — зачем-то спросил я, заслоняя спиной тот портрет Нижинского, для которого позировал.
«Попробую пить. Может выйдет работать. В общем — постараюсь выжить… И, наверно, все-таки, буду ждать. У меня теперь есть компания — Лара».