— Я бы предположил восемь, но так и есть, — сказал Руга.
— Это делает его невероятно опасным, — сказал Одалон, — потому что он не заботится о себе. Он не думает о самосохранении, помимо основных инстинктов своего тела.
— Он ни за что не совершит самоубийства. Он постарается умереть в бою, — добавил шаман. — И я бы не хотел оказаться на поле битвы, когда он решит, что это его последний день.
— Это ужасно, — сказала я.
— Война ужасна, — сказал Одалон. — Она разрушает людей.
— Война на Нексусе особенно ужасна, — заметил Руга.
— Почему? — спросила я.
— Современная война странным образом милосердна, — сказал Одалон. — Наши технологии позволяют производить точные бомбардировки стратегических целей. Когда появляются жертвы, они, как правило, умирают быстро.
— Смерть от высокоинтенсивной лучевой бомбардировки занимает три секунды, — сказал Руга. — Это потеря жизни, необратимая и невосполнимая, но это смерть без страданий. Современное оружие не работает нормально на Нексусе. Об орбитальных бомбардировках не может быть и речи из-за природных аномалий, которые не дают точно прицелиться. Попытки подавить врага с помощью артиллерии так же бессмысленны.
— У нас были случаи взрывов орудий, — сказал Одалон. — Есть рапорт о массированном артиллерийском штурме в первый год войны. Снаряды исчезли и через полчаса появились над Домом, который их выпустил.
— Я помню, как читал об этом, — ухмыльнулся Руга.
— Это близкая и личная война, которая ведется дикарским оружием, — сказал Одалон. — Поначалу, когда ты молод и глуп и слышишь об этом, ты думаешь, что это принесет доблесть. Что ты будешь, словно герой древности прорываться сквозь ряды врага. А потом ты понимаешь, что именно значит сражаться шесть часов с мечом в руке.
— В первый час, если, конечно, выживаешь, ты возбужден. Запах крови опьяняет. Второй час — ты ранен, но продолжаешь битву. На третий, ты понимаешь, что залит кровью. Хочешь забыться. Хочешь оставить поле боя. На четвертый час ты начинаешь замечать лица людей, которых убиваешь. Слышать их крики, когда отрубаешь им конечности. Это больше не абстрактный враг. Это живое существо, которое ты рвешь на части. Оно умирает от твоей руки прямо перед тобой. На пятый час ты истекаешь кровью и блюешь, но все еще продолжаешь бой, наказывая свое тело и душу. На шестой, ты, наконец, падаешь в изнеможении, благодарный, что выжил, или просто оцепеневший. Все пахнет кровью и тебе плохо от этого запаха. Тебе больно, но ты пытаешься держать глаза открытыми, потому что, закрыв их, видишь лица тех, кого ты убил. Так что ты смотришь на поле боя и видишь, что ничего не добился и, пока медик латает тебя, понимаешь, что завтра должен все это повторить.