От измерения к восхищению
Умей мы ясно увидеть чудо одного единственного цветка, вся наша жизнь изменилась бы.
Джек Корнфилд[37]
Одно из величайших благодеяний, оказываемых нам болью и потерей, это их замечательная способность придавать всему перспективу и напоминать нам о том, что действительно важно. Я очень глубоко прочувствовала это через год после смерти отчима, когда маме поставили страшный диагноз и дали всего несколько месяцев жизни. Она была здорова и полна жизни и в то время даже не чувствовала себя больной. К уходу Дэна я была готова, но внезапный смертный приговор матери потряс меня до глубины души.
У нас с мамой всегда была тесная душевная связь. Когда она начала угасать, и я осознала, что скоро она покинет свое тело, начало происходить нечто поразительное и почти сверхъестественное. Я начала опосредованно проживать все ее глазами и сердцем, словно она жила мою жизнь вместе со мной, показывая ее мне с точки зрения того, кому осталось провести на планете совсем немного дней.
Помню, как это случилось впервые: я сидела утром у себя во внутреннем дворике и ела персик. И вдруг совершенно неожиданно меня стукнуло, что буквально через неделю другую ее здесь не будет. Она не сможет наслаждаться вкусным, сладким персиком, как наслаждалась всегда. В этот миг я ощутила поедание персика как чудо. Все в этом показалось священным. Я заплакала одновременно от радости быть живой и от горя сознания, что мама вот-вот меня покинет.
После этого день за днем все, что я пробовала на вкус, видела, чувствовала или слышала, я проживала так, словно была собственной матерью. Помню, как шла по берегу океана, чувствуя, как греет лицо солнце и как продувает волосы нежный ветерок, и сознавала, что скоро мама, которая выросла на побережье и обожала океан, больше никогда в этой жизни его не увидит, никогда не вдохнет сладость соленого воздуха, не услышит окликающих ее чаек.
Помню, как смотрела на растения у себя в саду, обустраивая задний двор как коллекцию пестрых живых самоцветов и сознавала, что скоро моя мама, которая, сколько я себя помню, обожала садоводство, никогда больше не испытает радости погружения рук в землю, нежного высаживания луковиц и семян и поливания их из ее любимой старой лейки.
На протяжении тех душераздирающих недель каждый-прекаждый миг моей жизни изменился. Я всегда пребывала в месте великой милости и благодарности, но теперь, любое мельчайшее переживание возносилось на небывалую высоту и усиливалось мыслью о близкой его утрате. Все казалось волшебным, значительным, драгоценным, и мысль о невозможности пережить это снова была невыносима.