— Разумеется, ваша честь.
Наступает очередь следующего. Тадео уводят, и я шепчу ему:
— Увидимся завтра в тюрьме.
— Спасибо, — говорит он и кивает матери, которая сидит в окружении плачущих родственников. Она эмигрировала из Сальвадора четверть века назад, имеет вид на жительство, работает в вечернюю смену в кафетерии и воспитывает кучу детей, внуков и разных родственников. Тадео и его успехи в боях без правил были ее билетом в лучшую жизнь. Мигель держит ее за руку и шепчет что-то на испанском. Он уже не раз побывал в жерновах нашей судебной системы и знает, что к чему.
Я обмениваюсь с ними парой слов, обещаю сделать все возможное, и мы вместе выходим из зала суда в коридор, где ждут репортеры — двое с камерами. Ради всего этого я и живу.
Утро выдалось очень напряженным. Пока я нахожусь в суде с Тадео, Джудит выполняет свое обещание и подает ходатайство о лишении меня права на общение с сыном даже на три часа перед Рождеством и два — в день его рождения. Она утверждает, что я никчемный родитель, представляю угрозу физической безопасности ребенка и оказываю на его жизнь «ужасное влияние». Она требует срочного рассмотрения. Какая патетика! Как будто ребенок действительно в опасности.
Контора двух Гарри готовит язвительный ответ, который я подам в суд в понедельник днем. Я опять даю отпор ее вечным попыткам поставить меня на то место, которого я, по ее мнению, заслуживаю. Ни один судья не удовлетворит ее требования, и ей это отлично известно. Но она делает это от злости и думает, что, пропустив меня через мясорубку в очередной раз, сумеет заставить меня плюнуть и уйти из их жизни. Мне даже хочется поскорее оказаться на этом слушании.
Однако сначала надо разобраться с другой проблемой. В среду она звонит на мой мобильник и с ходу заявляет:
— Сегодня после обеда нас обоих ждут в школе.
Вот как? Если не ошибаюсь, меня просят явиться в школу в качестве родителя всего второй раз в жизни. До сих пор Джудит, как правило, удавалось не посвящать меня в дела сына.
— Ладно, — соглашаюсь я. — А что случилось?
— У Старчера проблема. Он подрался в школе и ударил другого мальчика.
Меня так переполняет отеческая гордость, что мне с трудом удается скрыть радость.
— Господи, что произошло? — спрашиваю я, и мне хочется добавить еще вопросы типа: «Он победил?», «Сколько раз он ударил?» и «Тот второй был третьеклассник?», но я сдерживаюсь.
— Вот об этом и пойдет разговор на встрече. Увидимся в кабинете директора в четыре.
— В четыре сегодня?
— Именно! — подтверждает она безапелляционно и с апломбом.