В жизни своей не слышал ничего подобного. Начав какую-нибудь фразу, он обрывал ее и начинал следующую. Не закончив ее, он возвращался к первой, но, вспомнив, что надо бы закончить вторую фразу, делал паузу и вдруг начинал третью. И это несмотря на то, что перед ним лежала толстая пачка бумаги, конспект его выступления. Когда он отрывался от него, чтобы посмотреть в зал, то после этого впадал на какое-то время в прострацию, из которой выходил, декламируя как Генри Ирвинг,[9] заученную наизусть фразу. Между прочим, он остановился в своей речи и на «военной угрозе со стороны Германии» и заявил, что она не что иное, как измышление тори, чтобы отвлечь бедняков от борьбы за свои права и приостановить ход начавшихся социальных реформ, но что трудящиеся понимают это и не позволят тори отнять у них завоеванные права. Далее он сказал, что нам надо не наращивать, а сокращать вооружения, вызвав тем самым Германию на соревнование. Если же она откажется поддерживать нас, то мы должны послать ей ультиматум: делайте то же самое, что и мы, или будете уничтожены.
«Как жаль, — подумал я, — что он не знает о содержании черной записной книжки». Я после его выступления, как ни странно, воспрянул духом: во-первых, я лишний раз убедился, какой прекрасный человек сэр Гарри, а во-вторых, у меня появилась уверенность, что моя речь будет в несколько раз лучше, хотя я и не учился ораторскому искусству.
Я очень надеялся, что в зале нет людей, побывавших в Австралии, потому что я сообщал сведения, почерпнутые из энциклопедии и из газетных статей. Я сказал о том, что страна очень нуждается в людях, что иммигранты очень хорошо устраиваются. Моя шутка — в Австралии нет тори, там есть только трудящиеся и либералы — вызвала в зале смех. В заключение я сказал, что всем нам надо работать не покладая рук над тем, чтобы Британская империя вызывала восхищение и уважение всего мира. Когда я кончил, в зале прозвучали аплодисменты.
Разумеется, это был успех. Правда, пастор, закрывая собрание и выразив от лица присутствующих благодарность сэру Гарри и мне, сказал, что в речи сэра Гарри «был виден государственный ум», тогда как моя «блистала остроумием иммиграционного агента».
— А вы, оказывается, заправский оратор, Твиздон, — сказал мне сэр Гарри, когда мы сели в машину. — Сейчас мы с вами, наконец, поужинаем. А потом вы поживете у меня денька два-три — я вас возьму с собой на охоту и рыбалку.
После прекрасного ужина, которому мой желудок был рад, как уставший путник ночлегу, мы сидели с сэром Гарри в его курительной комнате, наслаждаясь теплом от горячего камина и слушая, как потрескивают в нем дрова, и пили грог. «Видимо, лучшего случая не представится, — решил я. — Самое время раскрыть карты». И, посмотрев на своего хозяина, сказал: