— К чему все это?
— Болтовня, — ответил он. — Просто болтовня.
Он повернулся, чтобы до конца закрыть окно автомобиля. Я про себя улыбнулся: Доулиш всегда любил, чтобы между ним и малейшей опасностью параболического микрофона находился кусок стекла. Появившаяся луна помогла ему найти ручку. При свете луны я увидел какое-то движение в сером «остине-2200», припаркованном под липами.
— Не беспокойтесь, — сказал Доулиш. — Это двое моих парней.
Облако набежало на луну и затем поглотило ее, как грязная перчатка фокусника поглощает белый бильярдный шар.
— Зачем они здесь? — спросил я. Перед тем как ответить, он включил радио. Это еще одна предосторожность против подслушивания. Передавали какую-то бессодержательную программу по заявкам. Шло заунывное бормотание имен и адресов.
— За последнее время все сильно изменилось, Пэт. — Он улыбнулся. — Пэт, ведь так? Пэт Армстронг, хорошее имя. Предполагал когда-нибудь такое?
— Да, очень забавно.
— Новое имя, новая работа, прошлое ушло навсегда. Ты счастлив, и я рад, что все прошло хорошо. Ты заслужил. Ты заслужил даже большего, но действительно это все, что мы могли сделать.
Снежинка упала на стекло. Она была большая и, когда попала под лунный свет, засверкала, как кристалл. Доулиш протянул палец, чтобы поймать снежинку, как будто стекла перед ним не было.
— Но ты не можешь все стереть из памяти. Ты не можешь забыть половину своей жизни. Не можешь стереть все и притвориться, что этого никогда не было.
— Нет? — переспросил я. — До сегодняшнего вечера у меня все было хорошо.
Я с завистью вдыхал дым его сигары, я бросил курить около шести недель назад и, будь я проклят, если такой человек, как Доулиш, заставит меня дать слабину. Я спросил:
— Это было специально подстроено? Что нас сегодня обоих пригласили?
Он не ответил. По радио начали передавать музыку. Мы наблюдали, как снежинка тает от тепла его пальца. Капелькой воды она сбежала по стеклу. Но ее место уже заняла другая, а за ней следующая, и еще, и еще.
— И в любом случае у меня теперь есть Мэрджори, — сказал я.
— Она такая красивая. Но, слава богу, я не додумался просить тебя лезть в грубую и непорядочную сторону всего этого.
— Было время, когда вы притворялись, что у этого дела нет непорядочной, темной стороны.
— Это было давно. К сожалению, за прошедшее время грубые стороны стали еще грубее. — Он не употребил слово «темные».
— Не совсем так. — Я сделал паузу. Не хочется ранить чувства старика, но он сам вынудил меня обороняться. — Просто я не желаю вновь становиться членом большой организации. Особенно государственной. Не хочу быть очередной пешкой.