Недавно я ощущала лишь вселенскую усталость, желание поесть, передохнуть, и полное душевное опустошение. И вдруг, откуда ни возьмись, вспыхнул гнев. Он рост и рос, по мере того, как ноги так и норовили проехаться по скользкому полу и уложить тело на обе лопатки.
Черт побери эту Академию, Вархара, студентов и мою глупую твердолобость! Мысленное ругательство возымело на меня неожиданный эффект.
По рукам пробежал ток, мириады молний вспыхнули диковинными оранжево-синими рукавами. И прежде чем успела сообразить, выстрелили во влажные плиты, пролились на них дождем огня и света.
Я зажмурилась. Не надо быть физиком, чтобы знать, что случится, если встать на мокрые камни, и запустить в них молнию.
Один удар сердца, два, три, четыре… Странный запах ударил в нос, но ток и не собирался доканывать мой измученный организм.
В свисте и потрясенных студенческих криках не промелькнуло ни тени насмешки.
Я приоткрыла один глаз, второй и замерла, пораженная невиданным зрелищем.
Электричество или другая энергия, широкой золотистой лентой скользила по плитам, просушивая их и прокаляя. В воздух поднимался голубовато-серый дымок и тонкими стебельками тянулся к потолку. Вскоре сверкающая полоса неведомой субстанции освободила мне путь к комнате. Студенческие двери позахлопывались почти одновременно, и по коридору пролетело слабое эхо. Я гордо, степенно дошагала по теплым плитам до своей комнаты, и, не выдержав, прыжком заскочила внутрь.
Сбросив прогретые туфли, нырнула в резиновые шлепки и побрела на кухню инспектировать холодильник. Желудок снова не на шутку оживился и заговорил. Но, по счастью, теперь я могла позволить ему неинтеллигентные урчания.
Ровно в девять утра я с огромным трудом отрыла бронзовую дверь кафедры и на долю секунды оторопела. Знакомые помещения преобразились до неузнаваемости. Жизнь била ключом, а то и несколькими ключами сразу.
Две юркие уборщицы рысью носились из угла в угол, а за ними, как дрессированные собачонки, помахивая ручками, ездили моющие пылесосы. Но жизнь уничтожала результаты их бурной деятельности прежде, чем я успевала ими налюбоваться.
Только розовый пол начинал блестеть чистотой, на нем появлялись отпечатки обуви, бумажки, плевки и подозрительные лужицы, все как одна грязных оттенков. Хорошо хоть не жвачки.
Только уборщицы, кряхтя, оттаскивали куда-то мусорные мешки, размером с Вархара, в углах материализовались холмики. Стеклянные, пластиковые, металлические бутылки, драные и целые пакеты соседствовали там с клочками непонятного вида и происхождения. И, конечно, как же без них — в углах, около стен и на подоконниках вырастали горки подсолнечной шелухи, вперемежку с семечками.