Еще одна часть континента со своеобразной религией – Дальний Восток. Там, насколько мы можем реконструировать, издревле существовало представление о телесном воскресении умерших – в общем, когда-то, видимо, в третьем тысячелетии, представления были не так уж отличны от наших. Но затем все изменилось. Великий кризис, который прошел по миру во втором и в начале первого тысячелетия, на Дальнем Востоке вылился в учения, связанные с именами нескольких древних китайских мудрецов. Наиболее известные из них – Конфуций (латинизированная форма от Кун Фу-цзы – учитель Кун) и Лао-цзы.
Если для религий западного мира (Египта, Месопотамии) характерны и никогда не подвергались сомнению как уникальность человеческой личности, так и то, что человек должен спастись, преодолеть смерть; если в религии Южной Азии появилось представление о том, что человек должен в конечном счете освободиться от самого себя и от мира, – то для Восточной Азии доминирующей оказывается идея мира как отпечатка абсолютного Божественного бытия. Весь мир, по этим представлениям, есть отпечаток Неба, или, точнее, того, что выше Неба, – в китайской традиции оно именуется Путь, или Дао. Но это не тот путь, о котором сказал Спаситель: «Аз есмь путь и истина и жизнь», то есть если ты идешь через Меня, то спасешься. Это иной путь – путь всех вещей, то, что определяет само бытие, порядок бытия, строй и суть твари – в этом смысле употребляется слово «дао».
Для китайца, который до сих пор любит использовать печать вместо подписи на деловых бумагах, образ печати и отпечатка явственно соединяется с образом Творца и творения. Творение – это отпечаток Дао, отпечаток Творца. Но, естественно, мы имеем дело с символическим образом, потому что Дао бестелесно, безвидно и отпечататься в виде гор, морей, озер не может. Дао – это определенный порядок, строй мира. Человек в этом порядке занимает свое, отнюдь не главное место, он всего лишь один из элементов мира. Как сказал китайский мыслитель Чжуан-цзы, последователь Лао-цзы, «человек – не больше кончика волоска на лошадиной шкуре».
Китаец вовсе не поет гимн человеку, как мы привыкли видеть в любой западной традиции – в песнях о Гильгамеше, египетских гимнах, уже не говоря о книгах Ветхого Завета. Здесь же отношение к человеку лишь как к частичке. Но вот что важно: частичка эта, в отличие от мириад иных вещей, имеет автономную волю. Вот это китайцы знают не хуже всех остальных: весь мир, как отпечатан, так и остался, а человек свободен, он – особая «своевольная» частица. А коли это свободная волевая частица, то она может находиться в отпечатке мира, а может и выходить из него и ломать весь узор, и чем дальше она выходит, тем больше ломает.