– Вы уверены, что это была ваша машина?
– Да, – кивнул я. – Взял ее напрокат.
– Напрокат? Как давно?
Я силился вспомнить, когда это было. Столько всего случилось за последнее время да так стремительно, что дни слились воедино. В один огромный пространственно-временной пузырь с застывшими внутри событиями, сродни мотыльку в янтаре. Прошло несколько секунд, прежде чем я наконец растерянно ответил:
– Вчера?… Кажется.
После полицейская спросила, из какого проката машина, оставлял ли я ее без надзора, где был и что делал. Я честно ответил, и Пух все записала. Потом она, видимо, подумала о повышении, снова нерешительно облизнула губы и спросила:
– Есть ли, по-вашему, кто-то, кто хочет вас убить?
Вот он, тот самый вопрос. Есть ли кто-то, кто хочет меня убить?…
А разве остался в этом жестоком, жутком, грешном мире хоть кто-то, кто этого не хочет? Я даже не знал, с кого начать список, настолько он велик. С минуту я молча смотрел на офицера и вдруг расхохотался.
Нет, настоящих эмоций я не испытываю, поэтому смех пришлось прививать себе в подростковом возрасте, и было непросто. Ох и много же времени я убил, пытаясь научиться делать это к месту. Результатом я особенно гордился: смех у меня получался сдержанный, величавый, но естественный. И уж точно совсем не похожий на тот хриплый кашель второсортного тенора, только что вырвавшийся из моей груди. Поверьте, этот лай дворняжки не понравился бы даже самому большому моему поклоннику (если вы умудритесь, конечно, такового найти).
Звук все продолжал рваться из меня бесконечным потоком, и я не мог остановиться. Офицер Пух терпеливо за мной наблюдала, дожидаясь, пока я успокоюсь. Но только смех мой стал затихать, как я понял, что каменное выражение лица офицера Пух один в один напоминает выражение Деборы, – и вновь залился смехом.
Полицейская еще недолго на меня смотрела, потом отвернулась, и я решил, что обидел ее (отчего мне стало еще веселее). Но, как выяснилось через мгновение, она позвала одного из медиков. Это был мужчина, афроамериканец лет тридцати пяти, который, судя по габаритам, мог стать полузащитником в «Питсбург Стилерз»[40]. Он подошел ко мне, проверил зрачки, пощупал пульс, а потом повернулся к офицеру Пух.
– Не знаю, – пожал он плечами. – Я не спец по этой части. Шок, наверно. Пусть просмеется. – А затем удалился к пострадавшим с болячками поинтересней.
Проводив его взглядом, Пух, не моргая, решительно уставилась на меня и смотрела до тех пор, пока я не успокоился. Ждать пришлось недолго. Я взял наконец себя в руки, вырвав поводья из рук внезапно охватившего меня безумия, глубоко вздохнул, подбадривающе улыбнулся и произнес: