На нейтральной территории вроде аэропорта Опа-Лока вечно ошиваются всякие сомнительные личности – шпионы, двойные и тройные агенты, которые обладают иммунитетом к нападкам полиции, поэтому, если вдруг на складе кто-нибудь услышит вопли Ибама, вопросы задавать никто не станет – своих воплей хватит.
Хорошее хранилище – место универсальное. Здесь и свет, и электричество, и даже кондиционер, если надо. Все сделано просто, но на совесть, и волноваться, что запачкаешь пол кровью или отколупишь краску, не приходится. Сказать по правде, место это столь прекрасное, что диву даешься, зачем его вообще используют по назначению!
Хранилище было просторное. Брайан боком припарковался у входа.
– Ладненько, – сказал он и, повернувшись к Ибаму, просиял: – Веселье начинается! – Голос его звучал так радостно, что даже наш пленник понял: радуется Брайан вполне искренне – а это ничего хорошего для него, Ибама, не сулило. Он задрожал всем телом.
Брайан открыл дверцу машины и попытался было вытащить его наружу, но тот стал лихорадочно сопротивляться, так, что даже я не смог удержать его на месте.
То была пустая трата времени и сил, потому что единственным выходом из машины была открытая дверь, но так просто сдаваться мафиози не собирался. Наконец Брайан наклонился к нему и вздохнул:
– Ну перестань, Ибам. – Говорил Брайан тихо и мягко, но Ибама точно током шибануло – он задрожал пуще прежнего и, к моему удивлению, застонал и захныкал.
Нытье – зрелище всегда малоприятное, но особенно если рот и руки у тебя замотаны скотчем и течет у тебя отовсюду, кроме разве что ушей. Так или иначе, теперь наш друг перестал сопротивляться, и вытащить его из машины не составило труда. Мы так и поступили, а пока Брайан открывал дверь хранилища, я придерживал пленника. Затем Брайан вновь обернулся и затолкал нас внутрь.
Ибам ходил так, словно мышцы у него превратились в желе: ноги болтались из стороны в сторону, а ступни подкашивались, так что мне приходилось идти следом и крепко держать его за руки.
Сосредоточенный на своем деле, я не успел осмотреться, пока заходил, поэтому увидел «песочницу» Брайана, только когда тот опустил за нами стальную дверь и включил свет. Он забрал у меня Ибама, посадил его на лавку, и тут я заметил то, от чего в душе моей разлилось бы тепло, будь у меня душа. Брайан обставил это место с большим вкусом – и охарактеризовать этот стиль нельзя было никак иначе, кроме как «индустриальный наци-стоматолог». На стенах рядком висели всяческие пилы, бормашины, дрели и прочие инструменты, о назначении которых в данных обстоятельствах я мог лишь догадываться. Не поймите меня неправильно, мне доводилось видеть и секаторы для обрезки деревьев, и промышленные измельчители – просто здесь они своим присутствием меня приятно удивили. Следовало отдать Брайану должное – подход у него был в высшей степени творческий.