В устье Полуденной Кельтмы дружина Светобора вынуждена была задержаться. Булгары могли уйти двумя путями — вниз по Каме, к ее истокам. Кормщик Тороп предложил разделиться, но Светобор с этим не согласился. Булгар нужно было не только догнать — одолеть! Силы и теперь были неравны, а малой дружиной сладить с батырами и вовсе никакой надежды не было. А посему нельзя разжимать кулак новгородский. Но как угадать, в какую сторону тем кулаком ударить?
Оставалась одна надежда — Юмшан.
Вогульский княжич, разумевший язык биаров, в сопровождении полудюжины ушкуйников отправился в прибрежное биарское селение.
Остальные новгородцы рады были немного отдохнуть. Одни затеяли варить похлебку. другие чинили одежонку, третьи направляли оружие, а иные просто грелись на солнышке. То же и мечник Кистень дремал у воды. Рядышком неугомонный Якуня зашивал порванный сапог. Работал споро, а вот молчать ему было скучно.
— Ты спишь, что ли? — спросил для начала. Кистень промычал что-то, шевельнул ручищей — отстань!
— А я ведь, Кистенюшка, все на твой перстенек поглядываю, — не унимался Якуня. — Да и ты, замечаю, частенько к нему взором тянешься. А ведь допрежь сего похода не было у тебя колечка этого:
Кистень открыл глаза и блаженно потянулся могучим телом.
— Никак, зазнобу завел, — Якуня тоненько хихикнул, — а нам не сказываешь.
Кистень тяжело поднялся, сел и привычно оглядел перстенек на мизинце.
— Да, брат, зазноба, — вздохнул он, — да только не моя.
— Как это? — еще сильнее оживился Якуня.
— Да чего там? — мечник безнадежно махнул рукой. — Какая мне теперь зазноба:
— Поведай, не томи, — попросил любопытный Якуня.
— Ну, слушай, коли охота, — согласился Кистень. — Все одно без дела сидим. В ночь перед походом зашел я к приятелю и с ним вместе набрался хмельного меда, да так яро, что в положенный срок не вышел на берег.
— Помню, — обрадовался Якуня, — Мы-то подумали, что ты занедужил.
— Занедужил: — ухмыльнулся Кистень. — Весь день спал, как зарезанный, а когда проснулся, другая ночь наступила. Приятель не отпускал меня, мол, плюнь ты на эти битвы, мы тут с ковшами да корчагами не хуже сразимся. Но мне стало совестно — вроде как оробел. И дошел я, почитай, через весь город к реке. Было почти темно. И вот в этой темноте услышал я какую-то возню. Пригладелся — три молодца тащат в заулок мешок, а он… извивается и стонет.
Следом еще двое. Чего несут — непонятно, однако, пищит дитячьими голосами. Чую, что черное какое-то дело деется. Сперва двоих задних лбами чикнул — они сразу готовые. Те трое мешок бросили и на меня. А я с перекисшего во мне меда угрюмый и очень злой: