Они спустились в кухню, и Нина включила электроплиту, потом спустила воду из кранов. Все работало как часы. Она вскипятила воду и заварила кофе.
Иван все ходил по кухне и заглядывал во все уголки. Наконец, он уселся на табурет и произнес ревниво:
— Я вижу, здесь есть абсолютно все, даже бумага в сортире.
— Ты и там успел побывать? Видел, какое окно в ванной?
— Да, это класс. Признаюсь тебе, я всегда мечтал о ванной с окном.
— Будешь приезжать к нам мыться по субботам.
— Сколько же стоит аренда этого дома?
— Ой, Ванечка, боюсь даже сказать. Бешеные деньги.
— Не понимаю. Какой смысл тратить бешеные деньги на аренду? Вы же хорошо зарабатываете, и ты, и Саша. Почему вы не купите себе нормальный дом?
— Саша не хочет ничего здесь покупать. Он даже деньги держит не здесь, а в каких-то западных банках. Говорит, что скоро уйдет из бизнеса, и тогда мы уедем. Не знаю куда. В Грецию, в Испанию…
— Ты в это веришь?
Задумчиво помешивая кофе, Нина отвела взгляд. Ей не хотелось говорить на эту тему. Она боялась даже подумать о том, как сможет жить за границей, среди чужих людей, где даже вывески на непонятном языке. И что она там будет делать? Ну да, Петьке там будет лучше. Правда, его самого об этом никто пока не спрашивал.
— Не знаю, Ваня. Я не хочу уезжать отсюда. Но последнее время Саша говорит об этом все чаще и чаще. Многие так поступают, ты же знаешь.
— Я сильно сомневаюсь, что он когда-нибудь сможет бросить свой бизнес, — покачал головой Бобровский. — В любом случае этот бизнес не бросит его.
— Почему?
— Потому что есть такие организации, куда вступают пожизненно.
— Мне не нравятся твои намеки, — сказала Нина. — Мой муж не может связаться ни с чем противозаконным. Он сам служил в милиции, ты забыл?
— Ну, положим, не в милиции, а во внутренних войсках, — возразил Бобровский. — И не на посту стоял, а спортом занимался. Это немного разные вещи. Кстати, из таких вот спортсменов и вышла вся наша родная мафия. Все рэкетиры — бывшие борцы и боксеры. А киллеры — стрелки да биатлонисты. Так что твой аргумент, извини, не проходит.
Нина встала и принялась мыть чашки. Ей не хотелось продолжать этот разговор. Но слова Ивана разворошили все то, что она тщательно скрывала от самой себя. Она пыталась успокоиться, привычными движениями наводя порядок. Но ее вдруг захлестнула обида за мужа. И она снова повернулась к Бобровскому:
— Саша честный и чистый человек. Я знаю это лучше других. И ты не смеешь ни на что намекать! Неужели ты думаешь, что я не вижу, не понимаю? Неужели ты думаешь, что я могу полюбить преступника, убийцу, родить от него и любить его все эти годы и не разобраться в нем?