Игорь прочитал объяснение Литовской, попросил уточнить некоторые детали. Ковалев закончил акт добровольной выдачи. Надевая полушубок, Муравьев вдруг почувствовал страшную усталость. Он посмотрел на часы. Двадцать два. Ровно двенадцать часов он мотался по городу, рылся в чужих вещах, напряженно выстраивал разговоры с самыми разными людьми. Все это время он ничего не ел и почти не курил. Произошла обычная реакция: нервы взвинчены до предела, потом спад. И сразу усталость тяжелой волной захлестнула его, он почувствовал, как горит обожженное морозом лицо, как гудят ноги, как погоны, словно свинцовые плиты, давят на плечи.
— Надеюсь, излишне предупреждать вас, Зоя Геннадьевна, что о нашем визите и разговоре никто не должен ничего знать? — устало произнес Муравьев стандартную, обязательную фразу.
— Да. Конечно. Я понимаю.
Она посмотрела на него и поразилась, как изменился этот молодой, красивый, энергичный человек: внезапно появились черные круги под глазами и резкие складки у рта, заострился нос. И только сейчас она заметила, что он почти совсем седой.
— Простите, — робко спросила она, — сколько вам лет?
— Это очень важно?
— Нет, просто интересно.
— Ну, если очень, то двадцать шесть. Кстати, больше у вас ничего не осталось?
Литовская открыла ящик шкафа и вынула четыре аптечные облатки.
— «Сульфидин», — прочитал Игорь. — Это тоже она?
— Да, для тети. Я отдала за них очень дорогую для меня вещь. Но это ничего не значит. Берите, берите, пожалуйста.
Игорь снова вспомнил часы, которыми отца наградили за борьбу с басмачами. Подумал о том, кто их носит сейчас. И ему захотелось выругаться. Но он сдержался. Он просто отодвинул облатки и сказал:
— Мы этого не видели.
Первым, кого Муравьев встретил в управлении, был заместитель начальника отдела кадров полковник Кулагин.
— Капитан! — окликнул он Муравьева.
Игорь подошел, козырнул.
— С тебя.
— Что?
— Будто не знаешь?
— Нет, я с утра на операции.
— Ну, тогда иди к Осетрову, там приказ лежит. Ты теперь у Данилова зам, да еще и майор. Тебе лет-то двадцать шесть?
— Так точно.
— Быстро вырос. Так и до комиссара недалеко.
Полковник козырнул и пошел к выходу, рассуждая про себя о нынешней молодежи. Вон ему в такие-то годы майора дали, а радости нет. Он сам в двадцать семь лет, когда первый кубик на петлицы получил, всю ночь не спал, все в командирской гимнастерке у зеркала крутился. Да, странная нынче молодежь. Избаловала ее война.
А Муравьев поднимался по знакомой лестнице к себе в отдел. От усталости он даже не мог радоваться.