А вообще в этом мире ситуация с народовольцами примерно повторяла известную мне - естественно, с поправкой на то, что здесь удачным оказалось другое покушение.
Пятерых, в том числе и Халтурина, поймали в течение трех дней после взрыва, и еще через полтора месяца повесили. Все это время регулярно появлялись петиции с просьбой императору помиловать народовольцев. Причем, что удивительно, подписантов не только не сажали, но и вообще, насколько я был в курсе, никак не преследовали. Как вам такой разгул реакции? Мне - не очень, честно скажу.
Еще троих через год поймали на подготовке теракта в Одессе. Этих повесили через два дня, и волна террора пошла на убыль. Однако говорить том, что «Народная воля» полностью прекратила свою деятельность, было рано. Казаки это, кажется, понимали и относились к тренировкам серьезно. И вот - на тебе! Агитатор появился чуть ли не под стенами Гатчинского дворца.
Мне хотелось надеяться, что оставшиеся на свободе народовольцы все же не полные дебилы и не станут светиться с агитацией там, где готовят теракт. То есть это либо одиночка, либо представитель более мирной организации. Но стопроцентной уверенности не было - а вдруг все-таки они дебилы именно полные? Как тот песец, коего я видел на демотиваторе в двадцать первом веке.
На всякий случай я высказал свои опасения Николаю и получил прямо противоположное тому, на что рассчитывал. Брат заявил, что праздновать труса он не будет, и ходил по летному полю с таким видом, будто у него в руках был плакат «вот он я, стреляйте в меня, гады!». В общем, цесаревич в меру способностей проявлял героизм, а я корпел над бумагами в Приорате. Вторая часть меморандума давалась мне куда тяжелее первой.
Впрочем, Ники не только сколь старательно, столь и безуспешно изображал из себя мишень, но и выполнял свои служебные обязанности, в число которых входила и работа с личным составом. Так вот, брат вспомнил о моем совете и побеседовал с младшим унтером Ермаковым. По словам Николая, он рассказал дяде Мите, к каким пагубным последствиям может привести развитие революционных умонастроений в массах, и попросил как-то воздействовать на ефрейтора Хусайнова, дабы тот тоже проникся.
То, как унтер выполнил поручение старшего офицера, получило у нас с братом диаметрально противоположные оценки.
- Я же ему ничего такого не приказывал! - жаловался мне Николай. - Что теперь обо мне могут подумать?
- А тебе разве не начхать? - искренне удивился я. - Если нет, то прими мои соболезнования.
Николай, кажется, задумался. Хотя, по-моему, унтер выполнил его приказ точно, быстро и результативно.