Я сглотнула.
– А что позволяет тебе думать, что можно добиться регресса в работе головного мозга?
– Мне сказали, что я смогу.
– Кто сказал?
Он полез в задний карман и достал клочок фирменного бланка заповедника. На нем был написан телефон, который я тут же узнала. Я звонила по нему на прошлой неделе, когда у Гордона не был авторизирован мой платеж.
«Вас приветствует Сити-банк мастеркард».
Под телефоном горячей линии шел перечень анаграмм для слов «Остаток на счету»: «счуте ан котатсо, отт асток утна ечс, ана уоост тксчет». Таких было множество.
Последние слова были так жирно обведены, что бумага начала рваться.
– Видишь? Это код. «Во всем важен учет». – Томас прожигал меня взглядом, как будто объяснял смысл жизни. – Верь не всему, что видишь.
Я подошла к нему, нас разделяли считаные сантиметры.
– Томас, – прошептала я и коснулась ладонью его щеки, – малыш, ты болен.
Он схватился за мою руку, как за спасательный трос. И только тут я поняла, насколько сильно меня колотит.
– Правильно, черт побери! – прошептал он, сжимая мою ладонь так, что я согнулась от боли. – Мне тошнит от того, что ты во мне сомневаешься. – Он наклонился ко мне так близко, что я видела оранжевые круги вокруг зрачков, бьющуюся на виске жилку. – Я стараюсь ради тебя! – заявил он, выделяя каждое слово и выплевывая его мне в лицо.
– Я тоже стараюсь для тебя, – заплакала я и, выбежав из душной комнаты, бросилась вниз по винтовой лестнице.
Университет Дартмута находился в ста километрах к югу. Там располагалась окружная больница. И так уж случилось, что именно там имелась ближайшая к Буну психиатрическая лечебница. Не знаю, почему психиатр согласился меня принять без предварительной записи, хотя в приемной сидело довольно много людей, чьи проблемы были не менее важными. Единственное, о чем я могла думать, прижимая к себе Дженну и устраиваясь напротив доктора Тибодо, что врачу одного взгляда на меня будет достаточно, чтобы решить: я его пациент. «Какой к черту муж! – скорее всего, думал он, глядя на мою мятую форму, немытые волосы и плачущего ребенка. – Ей самой нужен психиатр».
Полчаса я рассказывала врачу все, что знала об истории Томаса, и то, что увидела вчера ночью.
– Мне кажется, он не выдержал напряжения, – сказала я.
Сказанные вслух, слова раздувались, как яркие воздушные шары, заполняя собой все пространство комнаты.
– Судя по описанию, у больного мания. Это часть биполярного заболевания – мы называем его маниакально-депрессивным расстройством. – Он улыбнулся. – Страдать от биполярного расстройства – как будто находиться под воздействием ЛСД. Это означает, что и все твои чувства, и воображение чрезвычайно обострены. Как говорится, если маньяк совершает что-то из ряда вон выходящее и это оказывается открытием, его считают гением, а если не оказывается, то сумасшедшим. – Доктор Тибодо улыбнулся Дженне, которая как раз жевала одно из его пресс-папье. – Хорошо лишь то, что, если ваш муж действительно страдает от подобного заболевания, оно лечится. Препараты, которые мы выписываем пациентам с перепадами настроения, обычно приводят их в норму. Время от времени Томас уходит из реальности в свой мир, в маниакальный бред. Потом он начинает это осознавать и впадает в другую крайность – становится подавленным. Как же иначе, если все его переживания вдруг оказываются игрой больного воображения?!