– Верджил?
Последнее, о чем я думаю, прежде чем окончательно исчезнуть: несмотря на то, что говорила Серенити, несмотря на то, что я сам в это верил, – она не вшивый экстрасенс. А чертовски хороший!
Элис
Знаете, я потеряла двоих детей. Одного, которого знала и любила, а второго, которого никогда не видела. Еще до того, как я сбежала из больницы, я знала, что у меня случится выкидыш.
Теперь у меня сотни детей, которые занимают каждую свободную минутку моей жизни. Я превратилась в одну из тех хрупких, занятых женщин, которые избавлялись от страданий подобно торнадо – мы так быстро вращаемся, что даже не понимаем, какие саморазрушения вызываем.
Самое ужасное время дня – когда он заканчивается. Если бы я могла, работала бы смотрителем, спала бы со слонятами. Но кто-то должен быть публичным лицом «Мсэли».
Здешние жители знают, что раньше я проводила исследования в Тули-Блок. Что какое-то время (недолго) жила в Штатах. Но большинство не связывают ученого, которым я была раньше, с активисткой, которой являюсь сейчас. Уже давным-давно я не Элис Меткаф.
И для меня Элис Меткаф умерла.
Просыпаюсь я от собственного крика.
Я не люблю спать, но, если приходится, мечтаю, чтобы сон был глубоким, без сновидений. Поэтому обычно я тружусь до изнеможения и просто выключаюсь на два-три часа ночью. Каждый день, каждую минутку я думаю о Дженне, но Томаса с Гидеоном уже давно не вспоминала. Насколько я знаю, Томас до сих пор лежит в психлечебнице. А однажды во время сезона дождей я по пьяни залезла в Интернет и обнаружила, что Гидеон ушел в армию, погиб в Ираке, когда в людном месте, на площади, взорвалось самодельное устройство. Я распечатала газетную статью, в которой говорилась, что посмертно его наградили почетной медалью. Похоронен он в Арлингтоне. Если я когда-нибудь вернусь в Америку, схожу на его могилу.
Я лежу, уставившись в потолок, и медленно возвращаюсь в этот мир. Действительность – как ледяная вода: приходится поочередно опускать каждый палец, привыкать, прежде чем идти дальше.
Взгляд падает на осколок моей прошлой жизни, который я привезла с собой в Южную Африку. Это дубинка длиной где-то с метр и шириной сантиметров двадцать. Из молодого дерева, кора содрана причудливыми полосами и спиралями. Очень красивая вещь, похожа на местный тотем, но если всматриваться достаточно долго, можно поклясться, что там зашифровано какое-то послание.
У заповедника в Теннесси, ставшего домом для наших слонов, есть свой веб-сайт, поэтому я могу следить за их судьбой, а также оценивать работу, которую они проводят со слонами, пострадавшими в неволе. Лет пять назад на Рождество они проводили аукцион, чтобы собрать деньги. Слониха, которая недавно умерла, любила проводить время, обдирая кору с деревьев, создавая невероятные, изысканные узоры. На аукционе выставлялись ее «творения».