Мое первое воспоминание белесое по краям, как немного засвеченная фотография. Мама держит сахарную вату – воздушный леденец. Она подносит палец к губам – «Это будет нашим секретом» – и отрывает крошечный кусочек. Когда она прикасается ватой к моим губам, сахар тает. Мой язычок оборачивается вокруг ее пальца и сосет изо всех сил. «Iswidi, – говорит она. – Сладко». Это совсем не моя бутылочка, вкус незнакомый, но приятный. Потом мама наклоняется и целует меня в лоб. «Uswidi, – говорит она. – Любимая».
Мне не больше девяти месяцев отроду.
И это по-настоящему поражает, потому что большинство детей относят свои первые воспоминания к периоду между двумя и пятью годами. И это совсем не значит, что малыши страдают амнезией, – у них появляются воспоминания задолго до того, как они учатся говорить, но, как это ни странно, они не могут получить доступ к этим воспоминаниям после того, как начинают говорить. Может быть, я помню этот эпизод с сахарной ватой только потому, что мама говорила со мной на языке коса[1] – не на нашем родном языке, а на языке народа, который она выучила, проводя углубленные исследования в Южной Африке. Или, возможно, причина этих отрывочных воспоминаний заключается в том, что это своеобразная замена, которую совершил мой мозг, – потому что я так и не могу вспомнить то, что отчаянно пытаюсь: подробности той ночи, когда исчезла моя мама.
Моя мама была ученым и одно время даже занималась изучением памяти. Это исследование являлось частью ее работы, посвященной слонам. Знаете старую поговорку «Слоны никогда и ничего не забывают»? Это установленный факт. Если нужны доказательства, я готова представить все данные, собранные мамой. Я, как говорится, практически выучила их наизусть. Результаты своих исследований она публиковала в серьезных журналах: память связана с сильными эмоциями, и негативные моменты навсегда врезаются в память (как будто написанные нестираемым маркером на белой стене). Воспоминания о душевных травмах забываются или настолько искажаются, что их невозможно распознать, либо же превращаются в большое размытое белое «ничего», которое возникает у меня в голове, когда я пытаюсь сосредоточиться на событиях той ночи.
Вот что мне известно:
1. Мне было три года.
2. Маму нашли на территории заповедника без сознания приблизительно в двух километрах от тела смотрительницы. Так записано в протоколе полиции. Ее доставили в больницу.
3. Обо мне в полицейском протоколе не сказано ни слова. Но позже меня забрала к себе бабушка, потому что мой отец слетел с катушек, когда узнал о смерти смотрительницы слоновьего заповедника и обнаруженной без сознания жене.