Наверху слышатся шаги. В детстве я была уверена, что в бабушкином доме живут привидения; я постоянно слышала какие-то посторонние звуки. Бабушка уверяла, что это гудение воды в ржавых трубах или скрип стен – дом постепенно оседает, появляются трещины. Раньше я все недоумевала, почему кирпич и известь с годами трескаются, а я нет.
– Ну как он? – интересуется бабушка.
На секунду я замираю, гадая: неужели она за мной следила? Какая ирония судьбы – бабушка следит за мной, а я с помощью частного детектива пытаюсь выследить свою маму.
– Э… немного нездоров, – отвечаю я.
– Надеюсь, ты ничего от него не подхватишь.
Маловероятно, если только пьянство не заразно.
– Я знаю, тебе кажется, что весь мир крутится вокруг Чеда Аллена, но даже если он и хороший учитель, родитель из него никудышный. Кто оставляет детей одних на два дня? – ворчит бабушка.
«А кто оставляет своих детей на целых десять лет?»
Я настолько погружена в мысли о маме, что не сразу понимаю: бабушка до сих пор полагает, что я сижу с Картером, капризным яйцеголовым сынком мистера Аллена. И сейчас она думает, что ребенок простудился. И завтра я тоже сошлюсь на него, когда пойду к Верджилу.
– Он не один. Он со мной.
Я иду за бабушкой в столовую, взяв по пути два стакана и пакет апельсинового сока из холодильника. Запихиваю в себя пару кусочков рыбных палочек, методично жую, остальное прячу под картофельным пюре. Просто не хочу есть.
– Что случилось? – интересуется бабушка.
– Ничего.
– Я целый час потратила на то, чтобы приготовить тебе обед, и меньшее, что ты можешь сделать, – это съесть его, – пеняет она.
– Почему ее не стали искать? – срывается у меня с языка, и я прикрываю рот салфеткой, как будто пытаюсь засунуть слова обратно.
Ни одна из нас не собирается делать вид, что не понимает, о чем я говорю. Бабушка замирает.
– Если ты чего-то не помнишь, Дженна, то это не значит, что этого не было.
– Ничего не было! – восклицаю я. – Целых десять лет – тишина. А тебе наплевать? Она же твоя дочь!
Она встает и швыряет еду с тарелки – почти нетронутую – в мусорное ведро.
Неожиданно я чувствую себя как в тот день в детстве, когда погналась за бабочкой на холме в сторону слонов и вдруг поняла, что ни за что не должна была этого делать.
Все эти годы я считала, что бабушка не хочет говорить о том, что случилось с мамой, потому что это слишком тяжело для нее. А теперь я задумалась: может, она не хочет обсуждать случившееся, потому что это будет слишком тяжело для меня?
Еще до того, как бабушка открывает рот, я знаю, что она скажет. И не хочу этого слышать. Бегу наверх, Джерти следом. Я хлопаю дверью спальни и зарываюсь лицом в мягкую собачью шею.