Слушай внимательно, попик, что я тебе скажу: перестань ты людям морочить голову со своим Богом. А не то, – он сжал свою ладонь в кулак, размером с небольшой арбуз, – я тебя так жиману, плевка мокрого не останется. Понял?
Ведь ты и сам-то небось в Бога не веришь. Только делаешь вид. Рясу носишь – ишь, Иисус Христос выискался. А на самом деле ты актер-неудачник из погорелого театра. Тебе все это нужно, чтобы людей обирать, наживаться, вымогать последние копейки у старух. Что, я вас не знаю, что ли? Все вы пьяницы и бездельники, работать не хотите, дурью маетесь.
Вы, попы, нарост на теле трудового народа. Вас надо срывать лопатой, а на этом месте создавать что-нибудь полезное для людей: дискотеку, ресторан или чего другое. А если ничего не подвернется, то пусть уж лучше пустырь будет растоптанный, лишь бы вас не видеть и не слышать вашу брехню.
Короче, если я узнаю, что Колька у тебя там опять крутится, – пришлю к тебе своих пацанов, они тебе руки-ноги арматурой переломают, инвалидом сделают, если не поймешь по-хорошему. А теперь, поп, давай, садись ближе к столу, выпьем с тобой по стакану, да и закончим наш разговор.
Анатолий схватил бутылку водки и опрокинул ее в стакан так, что горлышко звякнуло об донце, ловко налил до краев.
– Бери, пей…
– Благодарствую за угощение, но я не употребляю.
Как я вышел из кабинета и добрался домой, не помню. Казалось, что еще немного, и я сойду с ума или умру. Предметы расплывались перед глазами, и я не понимал, что со мной происходит. Мне было невыносимо обидно и горько, что меня, Божьего иерея, так обесчестили, унизили, оплевали, надругались над моей верой. Я упал перед иконой Спасителя на колени и стал молиться. «Меня гнали, и вас будут гнать», – вспомнил я слова Христа и, кажется, понял их смысл.
Я стал молиться словами Иисуса: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят», пытаясь преодолеть возникшее к Анатолию чувство отвращения и жгучей ненависти.
Умом я понимал, что нужно поступить по-христиански – простить Анатолия, пожалеть его, в духовной темноте сущего. Но жажда мести, как лесной пожар, охватила меня, и я ничего не мог с собой поделать. Уста мои шептали слова молитвы: «Спаси, Господи, и помилуй ненавидящих и обидящих меня, и творящих мне пакости, и не остави их погибнуть меня ради грешного», а в сердце бушевали огнем совсем другие мысли и желания.
Я забыл в тот час: «Мне отмщение и Аз воздам».
«Господи, – взывало мое нутро, – почему Ты не заступился за меня, своего иерея? Зачем Ты позволил ему так поругаться надо мной и верой христианской? Почему Ты не оторвал ему голову и не выбросил вместе с поганым языком? Почему не рассадил ему чрево, не обратил его в камень или жабу?»