Впечатлительные, пройдя другие не мение суровые испытания, на этом сдавались сразу и бежали к воротам учебного центра, соскучившись по бабушкиным ватрушкам.
Кто-то пасовал и не справлялся с объемом необходимой к запоминанию информации. Но оставшиеся в строю старались забыть про все и держались крепко, и ежедневно одергивали себя, совершая новый примерочный шажок. И гордясь каждым прожитым днем. Юнцам, многие из которых еще ни разу не брились, приходилось выказывать безрассудную медлительность, как степенность отъявленного храбреца. Усидчивость и долготерпение, как старательное стремление к познанию передовых наук и технологий. Здесь не ставили в известность о расписании учебных занятий как в обычных общеобразовательных заведениях. Воспитанников ежесекундно держали в напряжении, безжалостно отбраковывая проявивших слабость и неспособных унять страх перед неопределенностью. Это называли умением.
На прогнувшейся доске
Повисеть на волоске
Нетерпеливость, а тем более жалобы, считались проявлением непоправимой хлипкости характера. Стремление к самосохранению являлось плохим тоном и нужно было ежедневно разубеждать, прикрепленного к тебе инструктора, в своей не предрасположенности к трусости.
Курсанта могли вызвать на ковер к гардэрмейстеру учебного центра. Обычно такое случалось после какого-то серьезного проступка, залета. Его томили в приемной, заставив медленно гореть на костре собственных сомнений и предоставив великолепную возможность поразмышлять о дальнейшей судьбе. Их постоянно приучали умению предчувствовать. А затем, спустя порой много часов, без каких либо объяснений, отправляли обратно в казарму.
«Живи!»
Можно было покалечиться, но это считалось лучшей аттестацией в сравнении с подозрением в неполном служебном соответствии. И продолжать настойчиво тренировать способности к предвидению, даже если тебе уже казалось, что легче было бы открыть третий глаз, чем обучиться предчувствию будущего.
Это приходило само. В закоулках сознания вдруг объявлялся дополнительный чердачок, с которого открывался совершенно новый обзор, раздвигая границы горизонта.
Дело сдвинулось с мертвой точки, еще напоминая случайность. У Крейга стало выходить, получаться как бы само собой, добавив ему ловкости в действиях на опережение. Во время спарринга Крейг научился уходить от удара за полмгновения до взмаха увесистого кулака капрала. Совершая соскок или кульбит во время тренировки боя, вслепую в незнакомых затемненных помещениях, даже не ведая о поверхности на которую приземляется, наносил удар и приходил на ноги в чистом приземлении, словно делал это в тренировочном зале на батуте. Вскоре, отправляя его на хозяйственные работы, Крейга перестали предупреждать о начале стрельб, когда он подкашивал траву вокруг поднимающихся ростовых мишеней. Он просто заканчивал работу и уходил с линии огня минут за пять до того, как последнему курсанту выдавали цинк с патронами и отдавали команду на изготовку к рубежу.