Справа и слева маячили застывшие крылатые силуэты, пестрели эмблемы на скошенных хвостах. Огромные тела металлических обшивок межконтинентальных бомбардировщиков сверкали в лучах ломающихся на фюзеляжах прожекторов. Остракизм молчащего, неподвижного, сверкающего железа восхищал и завораживал раз за разом. Грузовики доехали до ангара. Гудронированная бетонная площадка холодного пола была покрыта масляными пятнами. Высоко вверх взмыли арки стальных балок. Гофрированные стены ангара, отливающие марганцевым фиолетом были так велики и обширны, что напоминали крытый стадион, от которого отхватили примерно половину его длины. В нем все казалось мелким и незначительным. На фоне крупного, грандиозного объекта никакой предмет не выглядит привлекательней и как его не поставь, не расположи, кажется временным, если не брошенным вовсе. Будь то ящики с длинными тонкими ракетами «Тиран», вокруг которых суетилась техническая обслуга. Или разукомплектованный под лопастной фенестрон и полуразобранные вертолетные двигатели и редукторы к ним, похожие на черепа динозавров.
Коренастый и черноволосый эскадр-капер перегородил движение колонне «Бингоргов», подавая сигнал остановиться. Подойдя к головной машине он вскочил на подножку и отсалютовав обратился к пехот-командеру Самородову:
— По боевому расписанию вблизи взлетно-посадочной полосы передвижения на автотранспорте, в колонне и раздельно, строжайше запрещены. Дальше вам придется следовать пешим строем.
Пехот-командер отдал приказ и команда «К машинам!» эхом пронеслась в конец колонны.
Сухие и крепкие, налитые силой, егеря «коммандос» походным строем вышли с другого конца ангара. Самородов гордился своими ребятами, его резкие черты лица в свете направленных лучей казались еще более строгими. Оттопыренные карманы на рукавах и ляжках усиливали впечатление от и без того отменно развитой мускулатуры бравых ребят. Любой из них не останавливаясь, вот так мог прошагать сутки и более. За них он не волновался и не переживал, потому что был уверен в каждом.
Полное разрушение тела, вот с чем он никак не мог примериться и свыкнуться. Смерть Драккера безальтернативна. Одинокий волк, он всегда расчитывал на собственные силы. И к Боговспоможению относился не как к чуду, а скорее как к курьезу. Тайная насмешка над промыслом Господа сыграла с ним коварную шутку и наказала окончательной смертью. Валерий Самородов осветил себя крестом рассекающим.
«И тот кто верует, после смерти воскреснет вновь…»
Драккер предпочитал быть неуступчиво живучим в этой своей жизни. И, кто знает, молился ли он когда? Кто- нибудь заставал его за этим богоугодным занятием? Драккер был всегда такой нелюдимый, точно чурался людей, сторонясь их.