— Пойдемте прогуляемся, — предложил Шаповалов, показывая рукой в чащу. — Вы не против?
— С удовольствием.
Они шли, и в голове у адвоката стучало: «Всего к следствию и суду над декабристами было привлечено…» Наконец остановились, и Гордеев тут же сказал:
— Я позвал вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. Мне кажется, что вы убили трех человек. Вы что-то добавили в водку Реутову в аэропорту, вы умудрились застрелить Шерстяка так, что это сошло за самоубийство. Вероятно, вы посулили ему интервью, какое-нибудь громкое заявление для прессы или что-то в этом роде. Он же любил красоваться перед публикой, а момент, чтобы его этим соблазнить, был выбран подходящий. Шерстяка только что показали по телевизору в самом неприглядном виде. Да еще его соратник погиб загадочным образом… Как-то вы заставили его вытащить пистолет и отобрали его. Впрочем, с вашими навыками, наверно, это было сделать нетрудно.
— С какими навыками? — удивился Шаповалов. — Я скромный журналист на ржавой машине…
— Это сейчас. В армии вы служили в элитном подразделении ВДВ, а потом пять лет шлифовали свое мастерство в группе «Витязь». Я навел о вас справки. Представьте, угробил на это целый день. Зато имею некоторое представление, с кем разговариваю.
— Ах, вот вы о чем, — Шаповалов махнул рукой. — Я там писарем был.
Он в самом деле производил впечатление эдакого добродушного увальня, едва ли способного на какие-то резкие телодвижения.
Гордеев подготовился к такой ситуации.
— Смотрите, что у меня есть.
Он вынул из портфеля большой толстый конверт, распечатал его.
Шаповалов лениво следил за ним.
Из конверта Гордеев выхватил нож и метнул ему в грудь.
Шаповалов молниеносно превратился в другого человека. Он с места сделал сальто назад, и нож пролетел мимо — над ним, ударился в дерево. Но не застрял. Шаповалов подобрал его. Это была пластмассовая игрушка, но очень натурального вида.
На лице Шаповалова отразилось теперь уже неподдельное удивление. Впрочем, оно быстро исчезло.
— Надо же, какая славная штуковина, — пробормотал он. — Оставите на память?
— Берите… У вас, кажется, сын есть? — поинтересовался Гордеев.
— При чем тут мой сын? — Глаза у него потемнели. Он помахал игрушечным ножом. — Вы увидели что хотели, да? Спецназ в действии? Ну что ж с того, где я там служил? Это ничего не доказывает. И потом, у меня алиби на каждый из трех указанных вами случаев. Или, как говорят юристы, эпизодов. Что же касается самоубийства Шерстяка, так в этот день я вообще был в Конаково. Там свидетелей наберется — целый дом.
Гордеев кивнул: