Алексей Романович хитро подмигнул.
— Может, заглянешь как-нибудь ко мне на огонек? — шепнул он ей на ухо, когда провожал их к машине.
Римма промолчала, стиснув зубы и чувствуя, как впиваются в ладони собственные ногти. Теперь Алексей Романович стал мерзким, отвратительным животным, которое недостойно было малейшего ее внимания. И еще она знала, что с этих пор все, без исключения, депутаты будут в ее представлении такими же гадкими созданиями, что бы они ни провозглашали со своих трибун и что бы ни делали.
Всю обратную дорогу Римма в основном молчала. Иногда рассеянно отвечала на вопросы Виктора. Рассказывать ему о случившемся на даче она не собиралась: не хотела портить его отношения с «нужным человеком». Была и другая причина, не менее важная: она сгорала от стыда. Боль внутри не отпускала, казалось, что Шерстяк все еще в ней, продолжает терзать ее, обдавая смрадным запахом перегара и пота. Римма содрогалась от одной только мысли, что Виктор узнает, как его покровитель изнасиловал ее прямо на столе, как дешевую проститутку, унизив тем самым не только ее, но и его. Она злилась на себя, что ничего не смогла сделать. И на Виктора, что повез ее к этому чудовищу и оставил наедине с ним.
К горлу подкатывала дурнота. В ушах, не умолкая, звучали вздохи и охи Шерстяка, его срывающийся шепот, когда он пытался говорить ей что-то ласковое и ободряющее: «Иди сюда!.. Вот так, моя сладкая… О-о-о! Так, так…»
Тело все еще ощущало его стальные пальцы, готовые раздробить ее таз, когда в последнем конвульсивном содрогании он вжался в нее, удовлетворяя наконец-то свою похоть. Но самым страшным было то, что он оставил внутри ее частичку себя. Даже не частичку, а целый фонтан, который сейчас отравлял своим ядом…
— Что-то ты погрустнела, малыш, — ворвался из другого мира голос Виктора.
— Устала, — вяло бросила она. — И от еды, и от бани…
Виктор у нее не остался, сослался на неотложные дела, которые предстояли ему завтра с утра.
— Отдохни. Выспись. — Он поцеловал ее и уехал.
Римма была этому только рада. Она забралась в душ и долго стояла под горячей водой.
Неделю Римме снились кошмары. Она вскакивала посреди ночи, дрожа от страха и ощущения полного одиночества. Все чаще слышался предостерегающий голос бабки Прасковьи: «Черный человек, деточка… Черный человек будет в твоей судьбе…»
Римма была уверена, что сбылось предсказание: Шерстяк и был тем самым «черным человеком», о котором говорила ей старая гадалка. Порой, глядя в темноту комнаты, ей казалось, что старуха выступает из стены и подходит к дивану. Неслышно, словно плывет по воздуху. Поднимает свой скрюченный, высохший палец и качает им: «Берегись его!»