– Если бы у неё было такое же честное лицо – возможно, и поверил бы, – невозмутимо ответил белль Канто.
Интересно, задумалась я, это комплимент или повод для драки? Или он имеет в виду ту самую неоновую вывеску, которая зажигается у меня на физиономии, когда я пытаюсь врать?
– Ну ладно, как хочешь, – сдался хозяин дома. – Моё дело – медицина, а со своими женщинами разбирайся сам. Пойдём, посмотрим, что за пациентку ты решил подкинуть мне на этот раз.
Я поспешно метнулась к диванчику, поставила стакан на место и чинно сложила руки на коленях, постаравшись придать лицу максимально честное выражение. По ощущениям, получилось не особо убедительно. Может, всё-таки поведать белль Канто историю моего появления в Эртане? Или не стоит? Если этот лекарь воспринял в штыки невинную историю о чтении эмоций, представляю, что он подумает про дивный сюжет о перемещении в компьютерную программу после смерти. Но не могу же я врать про потерю памяти бесконечно – постоянный страх выдать себя очень выматывает.
Дверь в гостиную распахнулась, и я поняла, что выложить всю правду придётся. Прямо сейчас. Потому что даже если бы мне удалось провести симпатичного, но малознакомого Женевьера белль Канто, то солгать человеку, который появился в дверном проёме, я бы не смогла даже под дулом пистолета. Не говоря уже о том, что он расколет любую мою ложь, как гнилой орех.
На пороге комнаты, сверкая глазами из-под неизменно всклокоченной рыжей чёлки, стоял Костя Литовцев.
Костя Литовцев был главным наваждением моей юности и самой большой влюблённостью. Когда-то я даже считала – любовью, но от любви не отказываются так просто.
Мне в нём нравилось абсолютно всё: рыжие вечно взлохмаченные волосы, циничный медицинский юмор, умение пить неразбавленный спирт не пьянея, лёгкий запах формалина от кончиков пальцев… Даже его дурацкая идея сохранить девственность до свадьбы приводила меня в восторг – возможно, потому, что я не претендовала на его девственность.
Мне было шестнадцать, ему – двадцать один. Я заканчивала школу, он готовился поступать в интернатуру. Я читала сказки про вампиров, он цитировал Джойса. Я смотрела на него, как на бога, и ловила каждое слово, он – воспринимал меня как младшую сестру, вытаскивал моё пьяное тело с вечеринок, терпел подростковые истерики и говорил о ценности жизни. Я кричала, что он сволочь и сноб, исчезала из его жизни на несколько месяцев, влюблялась в других – но душевные раны после краха очередного романа неизменно зализывала на маленькой Костиной кухне, запивая дешёвой водкой, глинтвейном или чем придётся. А после папиной смерти я на долгие двенадцать недель переселилась в его холостяцкое жилище – было страшно возвращаться в пустую квартиру, где меня больше никто не ждал.