– Эй, может, притормозишь, пока Эйвери здесь? – укоризненно сказал я маме, глядя, как она наливает себе очередную порцию виски.
– Занимайся своими делами, – проворчала она.
Появилась Эйвери с вымученной улыбкой на лице. Заметив мою обеспокоенность, она махнула рукой.
– Ты что-то позеленела, юная леди, – сказала мать, глядя на стакан с бурбоном.
– Я чувствую себя хорошо, – сказала Эйвери, садясь за стол.
– По виду не скажешь!
– Господи, мама! Перестань!
Эйвери покачала головой, беззвучно прося меня не разжигать ссору.
– Как прошла дорога, если не считать многочисленных санитарных остановок? – спросила мать, впиваясь в меня взглядом.
– Нормально. – Эйвери сжала губы.
Она сглотнула. На лбу у нее выступила испарина.
– Детка… – Я протянул к ней руку через стол.
– Все в…
Не успев договорить, Эйвери прикрыла рот и бросилась по коридору к моей спальне.
На кухне было слышно, что ее вырвало. Мама ухмыльнулась. Я вбежал в свою комнату и остановился на пороге ванной. Оттого что Эйвери принимала душ, зеркало запотело.
– Пожалуйста, уходи, – простонала она, стоя над унитазом. – О боже!
Ее опять вырвало.
– Ты же хорошо себя чувствовала? Может, это конфеты?
– Отравление. Наверное, японская еда, – сказала Эйвери между приступами рвоты. – Умираю.
– Я намочу полотенце холодной водой.
– Спасибо. Но потом, пожалуйста, уйди. Не хочу, чтобы ты смотрел.
Я погладил ее по спине, понимая, о чем она говорит. Мне бы тоже не хотелось показываться ей в таком состоянии. Принеся полотенце, я вышел из ванной и через закрытую дверь сказал:
– Зайду проведать тебя через десять минут.
– Пожалуйста, не надо.
Я снял свое старое черно-серое покрывало, поставил на пол мусорное ведро, потом вернулся на кухню и стал шарить по шкафам в поисках чистых стаканов. Мать сидела и смотрела на меня.
– Вот дерьмо… Мама! Стаканы!
– За языком следи. Вода в холодильнике.
– Ты хочешь что-то сказать? – спросил я, беря две бутылки.
– Ничего не говорю.
Я обернулся: глаза ее были едва приоткрыты. Она пыталась зажечь сигарету от спички. Я поставил бутылки на столешницу, взял коробок и, чувствуя на себе тяжелый взгляд матери, помог ей прикурить. Она подалась к огню, затянулась, выпустила облако дыма, еще раз вдохнула и сдавленно кашлянула.
– Я же вижу: у тебя что-то на уме. Выкладывай.
– Тошнит ее, да?
Мама обдала меня дымом, и я замахал руками:
– К утру поправится. Дорога была долгая. Запах никотина в таких случаях не помогает, если ты об этом.
– Не об этом, – сказала она, продолжая дымить. – Так вот, значит, зачем ты явился. Очередная пассия от тебя залетела, и тебе нужна помощь.