Конечно, поглядел я сквозь Сумрак на цветок её души. Яркий у неё был цветок, многолепестковый. И тревога в нём желтела, и надежда отливала розовым, и плескалась бирюзовая, подобно морской волне, любовь. Одно плохо – ровный цветок, гладкий, совершенно человеческий. Ни малейших задатков Иной.
Рыдала, впрочем, она не слишком долго. Сладила с собой, вытерла ладонью мокрые глаза… и вместо слёз полились из неё слова.
Всё оказалось просто, как дважды два. Семнадцатилетняя Анюта Лонгинова уже год как любила двадцатилетнего Митю Буеракова, и тот отвечал ей взаимностью. «Вы не думайте, Андрей Галактионович, между нами никаких таких вольностей не было, да и быть не могло! Митя – человек благородных нравов! Мы пожениться хотим!»
С «пожениться», однако же, были огромные трудности. Отец Георгий и слышать не хотел о сыне дьячка из Михайловской церкви, уже три года как изгнанного из причта по причине беспробудного пьянства. «Батюшка считает, что Митя мне не пара! Мол, голь и нищета! А я ему возражаю: блаженны нищие духом, ибо таковых есть Царство Небесное. А он мне: во-первых, духом, а не телом, во-вторых, блаженны – не в том смысле, чтобы замуж за них выходить. А на самом деле он ещё с Покрова хочет отдать меня за младшего сына купца Кирпичникова, который сукном торгует и кожей».
Была, однако же, ещё одна причина, по которой отец Георгий не больно-то хотел породниться с семьёй Павла Никитича Буеракова. Мало нищеты, мало пьянства – Павел Никитич умудрился ещё на Святках попасть в нехорошую историю. Примерно тогда же, когда и у меня в Петербурге случились неприятности. Только у него хуже – сидел он сейчас под замком у нас в Конторе, в Тайной экспедиции, и ни шатко ни валко велось следствие о поносных речах, кои в пьяном виде произносил он о государыне нашей императрице вкупе со светлейшим князем Потёмкиным-Таврическим. Анюта, конечно же, была уверена, что Митиного отца оболгали низкие, подлые люди. Я не возражал ей, но прекрасно понимал, что отставной дьячок, да обиженный судьбой, да с пьяных глаз ещё и не такое сказануть может. А доносчика тоже легко понять – не донесёшь в течение суток, самого могут притянуть за укрывательство, пойдёшь в деле соучастником.
В общем, Павел Никитич томится у нас в темнице для подследственных, мать семейства, Елена Николаевна, уже больше года страдает от чахотки, а помимо Мити там ещё шестеро братьев и сестёр, от четырёх до двенадцати лет. И всех их надо кормить. А Митиного заработка – он подвизается служителем в больнице для бедных – хватает разве что на спасение от голодной смерти. Елена Николаевна раньше брала на дом шитьё, но теперь, как всем сделалось известно, что кашляет кровью, работу ей давать опасаются.