– Ну, раз есть на то ваша господская воля, то пускай уж, – мрачно заметил он.
– Не рад? – прищурился я.
– Чему ж тут радоваться? – пожал он плечами. – Раз не человек я, значит, в рай Господень не попаду, с матушкой и батюшкой не встречусь и с Дашкой тоже.
Ну, началось! Глядишь, завтра и к попам побежит каяться… хотя я и сам хорош был, долго Александр Кузьмич мне мозги вправлял.
– Про то никому не ведомо, – возразил я, – насчёт рая и ада. Куда после смерти Иные попадают, сие тайна великая. Никто покуда не возвращался, не рассказывал. Зато жить будешь долго… сколько сам захочешь.
«И сколько получится», – чуть не сорвалось у меня с языка.
– А зачем? – хмуро спросил он.
– Что зачем? – не понял я.
– Жить Иному зачем? – уточнил Алёшка. – Вот зачем люди живут, каждому ясно: чтобы Божью волю о себе принять, заповеди Его хранить, душу свою к жизни в обителях вечных приготовить…
– Это в церкви тебе сказали? – поскучнел я.
– Ага! Отец Митрофан мне всё как есть растолковал, когда я в большой тоске был… ну, после того, как матушку с батюшкой волки загрызли. Долго он со мной беседовал и образок подарил Иверской Божьей Матери. Вот, на шее до сих пор висит. Теперь снять придётся, да?
– Носи на здоровье! – Я невесело рассмеялся. – Веруй как веровал, никто ж не запрещает!
«И пусть кто-нибудь другой тебе про химеры разума растолковывает, – мысленно добавил я. – Дядюшка отлично бы с этим справился… по крайней мере теперь это забота Светлых».
– Так вы, барин, не ответили! – напомнил он. – Зачем Иные живут? Чего ради?
– Как чего ради? – Я и впрямь не понимал, куда он клонит. – Просто чтобы жить. И по возможности хорошо. Не боясь смерти, не боясь болезней, не боясь людской злобы…
– Не, – махнул он рукой, – это вы всё не о том. Что не помрёшь и не заболеешь, это неплохо, конечно, только вот зачем? Если вы куда идёте, так ведь знаете, куда держите путь, что там, в конце, будет. А Иные, значит, просто так по жизни гуляют, без всякой цели? Как бродяги?
– Да ты, брат, философ! – обнял я его за плечи. – Слыхал такое слово?
– Слыхал, – безрадостно подтвердил Алёшка. – Святые такие были, отец Митрофан сказывал. Иустин Философ, Константин Философ…
Я хмыкнул. Положение было идиотским донельзя. Вот сидим мы с мальчишкой в ночном лесу, я вчистую провалил своё задание, он только что сделался Светлым (судя по яркости цветка, почти второй ранг), а до того намеревался застрелить князя Корсунова… и что теперь будет, никому не ведомо… и чем же мы в такой миг занимаемся? Философствуем, о смысле жизни спорим… а ведь он, похоже, до сих пор не осознал, что мы с ним теперь по разные стороны, я Тёмный, он Светлый… а что будет, если узнает, каким именно образом намеревался я сделать его Тёмным?