Вскоре палатки закончились, и они оказались на берегу широкой реки. Растительности здесь почти не было, в отличие от противоположного берега, на котором раскинулся густой лес. На некотором удалении от воды, за невысоким холмом возвышалась одинокая палатка. Даже не палатка, а целый шатёр, на создание которого, по прикидкам сержанта, ушла целая тьма скота. Колина ввели внутрь и усадили на пол выстланный шкурами. Балахон (так сержант стал называть шамана) положил сумку на небольшой столик и повернулся к стоящим у входа охранникам:
— За ви курат ёкшил. (Ждите снаружи.)
— Ита, сав'ир. (Да, господин.)
Воины поклонились и вышли, а шаман, повернувшись к Колину спиной и бормоча что-то под нос, стал изучать его сумку. Нападения со стороны пленника он, очевидно, не опасался. Сержант решил оглядеться.
По кругу шатра, вдоль стен расположились грубо сколоченные деревянные столы, подобные тому, на который хозяин палатки положил сумку пленника. Один из столов был завален всевозможными свитками, другой заполнили глиняные плошки с неизвестным содержимым, а от взгляда на третий Колина передёрнуло — всю его поверхность занимали ржавые щипцы, ножи и пара кривых пилок. От этого инструмента повеяло чем-то жутким, а в голове мгновенно всплыло слово «пытки». Ещё один столик был заставлен странными небольшими коробочками, а справа от входа высился массивный деревянный сундук. Довершали пейзаж свисающие с потолка пучки каких-то трав, корешки и чьи-то лапки.
Колин попытался сесть поудобнее, но хозяин шатра тут же обернулся на звук и, прошипев какое-то ругательство (во всяком случае, так показалось сержанту) выбросил в сторону пленника руку с резным жезлом, неизвестно где до этого прятавшимся. С кончика сорвалась одна единственная голубая искорка и врезалась Колину в лоб, отчего по телу пробежала судорога и сержант, жадно глотая воздух, с ужасом осознал, что совершенно не может пошевелиться. Выпучив глаза, он уставился на шамана. Тот подошёл к пленнику и стал бесцеремонно шарить в карманах куртки. Не найдя ничего, кроме огнива, «балахон» вытащил кинжал из ножен, положил на стол и, потеряв к человеку всякий интерес, продолжил осмотр содержимого сумки.
Арбалет не вызвал у балахона никакого интереса и упал к ногам. Туда же отправились и обе фляги. Пошарив внутри сумки, шаман видимо не удовлетворился результатом и, перевернув её вверх дном, принялся трясти. На полу тут же образовалась горка из одежды, прихваченной сержантом в оружейной, поверх которой лёг кошель. Шаман отбросил опустевшую сумку и взял его в руки. Развязал, высыпал монеты на ладонь и равнодушно ссыпал их на стол. Затем присел и стал копаться в одежде, брезгливо раздвигая тряпьё жезлом. Вдруг из складок выпал агат и покатился по шкурам. Шаман с несвойственным ему проворством схватил камень и, поднеся к свету, льющемуся из круглого отверстия в конусе крыши, издал восхищённый вздох. Глаза озарила радость, а сердце на миг обожгло волной безграничной алчности. Резво подскочив к пленнику, коротышка возбуждённо принялся трясти того за плечо: