— Только не сейчас, — прошипела она, притаившись за углом в небольшой щели между двух зданий. — Мне сейчас не до пророческих видений. Ее лицо скривилось от внутренней головной боли, стучащей в висках, словно прожигающий виски металл, она прикусила себе руку, чтобы ненароком не откусить себе язык, и упивалась льющимися из глаз солеными слезами, и у слез ее был вкус моря, через который она пересекала границу, спасаясь бегством. Ей всегда казалось, что нет ничего важнее собственной жизни, возможности делать вдох и наслаждаться вкусом хлеба, утолять жажду прохладной водой, слушать свист ветра и наблюдать за перекатами мягкой изумрудно-сиреневой пены облаков. Если она позволит себе умереть, то тогда все потуги ее близких, родителей, что отдали свои мечты и жизни ради нее были напрасны. Возбуждение пронзило каждый член и конечность, когда она решилась противостоять приступу новых видений, чтобы успеть выбраться из пробудившегося города, готового пожрать незваных искателей, но так и не смогла выбраться из призрачного плена. Когда она пыталась подняться, оперевшись о мраморные стены, гладкие, как поверхность зеркала, ее сознание померкло, и под пальцами она почувствовала, как кровь струится по штукатурке, а под ногами земля дребезжит, разрываясь на части, словно пергаментные листы и черные глазницы скелетов вглядываются из подземного мрака в ее живые глаза, протягивая к ней изветшалые руки со слезающей бледной кожей. Живые мертвецы, гниющие, но не познавшие в смиренной усыпальнице покоя. И хоть она знала, что все происходящее не более чем иллюзия, созданная ее даром, открывающая перед ней границы грядущего, она все осязала, слышала и чувствовала. Как костлявые холодные и влажные черепа простирают свои истлевшие тела, как чужая кровь, будто парное молоко заливает ее с головой. Красная пелена затопляла все вокруг и уже подступала к ее горлу, а фигуру удерживали мертвецы, и как бы она ни пыталась отбиться, как бы ни рвалась на волю из гниющих объятий, они удерживали ее с не дюжей силой исполинов. Она кричала, когда суставы умерших коснулись ее лица, а вены змеями проникали под кожу, просачивались обожженными иглами, а рот наполнялся кровью, от которой она задыхалась, давилась и неистово кашляла. Девушка тонула, и уже когда одна лишь ее рука еще колыхалась над буйствующими алыми волнами, усыпанной горами ушедших в пустоту душ, стараясь отыскать в умирающей надежде хоть что-нибудь, чтобы схватиться, удержаться в бытие, ее запястье сжала сильная ладонь, медленно вытягивающая ее из непреодолимого кошмара.