Лазурное море - изумрудная луна (Кострова) - страница 16

И в момент, когда его голос позвал ее, озноб прошелся по всему девичьему телу, врезаясь кинжалами в каждую часть позвоночника, и кожу, мягкую как шелк, пробил электрический ток. И когда губы его произнесли ее имя, в груди родилась такая тяжесть, словно сердце сжали руками.

— Иветта, — сказал мужчина голосом сладким, как игристое красное вино и теплым, как летний дождь. Она подняла на него свои глаза, ощущая, как слезы облегчения и бурной радости, скатываются с ее щек, а он своими нежными руками заботливо ласкал ее лицо, ловя ветром хрустальную горечь. И от доброты, звучавшей в его голосе по спине ее ледяным огнем, прошлась дрожь. За ним восходило солнце, очерчивая темное пространство в славные единые узоры тени и света, а в его глазах она увидела длань небес. Никогда прежде не видела она столь безупречной синевы, отражение атласа небосвода на зеркальном покрывале тихой пелены воды, что в час восхода зеницы укрыта туманными сплетениями сирени и ириса. Его улыбка озарила дивные черты лица, а руки прижали ее трепещущие в предвкушении тело к себе, будто пытаясь собою укрыть от всего сущего мира, спрятав в надежном коконе объятий. Она отчетливо слышала стук его сердца, эхом разносившимся в ее голове, чувствовала скорое биение под ладонями, ощущала жар его кожи, что проходил через кончики ее пальцев, слышала аромат его тела, смесь мускуса и свежего ветряного порыва, что реет у самых вершин снежных гор. Его руки были теплыми и сильными, ей нравилось ощущать тяжесть прикосновений, рослость статной фигуры, сдавленное дыхание, и в блаженстве прикрывая глаза, она думала о том, что нет ничего столь же прекрасного, чем объятия мужчины. И ужасающий, опороченный дурманный сон исчезал, раскалываясь в битых осколках стекла, как и растворял образ человека, что с ласковым беспокойством стирал ее слезы и целовал губами искалеченные пальцы, грязные и битые в кровь, а прикосновения были легче касания перьев.

Когда развеялась зыбь пророческой завесы, Иветта увидела своим слабым зрением нечеткие границы построек, окруживших ее непреодолимым барьером. Землетрясение прекратилось, а солнце поднялось к самому зениту, освещая каждое здание, проникая во внутреннее скудное убранство комнат через щели в крышах, небольшие прорези в стенах и арочные окна, у некоторых из которых все еще сохранились чудотворные цветные витражные росписи, создающую мистическую иллюминацию. Через пробоину в стене, зиявшую у самого носа, она перебралась в старинный особняк. Искусная штукатурка витиеватых гиацинтов, все еще украшала потолки, но пыль войлоком неслась за ее потертыми юбками пешего платья, и каждый ее шаг оставлял на разбитом полу видные следы. Она подняла голову к потолку, увидев астрономические карты созвездий, что изменялись под мягким светом озарившими золотые фигуры и космические пути. На столешнице из голубого стекла стояла цельная чайная чашка с рубиновой ножкой в виде нимфы с ангельскими крыльями, по которым струились ониксовые прожилки, переливающиеся изумрудом и нефритом, а кремово-прозрачную чашу ее тонкие и утонченные руки поднимали, как подаяние. Даже лицо ее выражало преисполненное ликованием благодать, в ее нежных чертах проглядывалось умиротворение, и застывшая навеки красота, благословлявшая саму жизнь. Иветта легонько коснулась ее, проведя кончиком пальца по овальным краям, и стекло мгновенно разбилось, пойдя длинными и волнистыми трещинами, одна смыкалась с другой, пока молочная огранка полностью не превратилась в острую крошку, мелкую как песок. И смотря, как осыпается колкая пыль, девушка с грустью подумала, что ничего кроме вещей, что при одном прикосновении превращаются в пустоту, не осталось ничего. Пройдя внутрь круглой залы, она увидела крупный янтарный купол с тремя экседрами, проливавший чистый золотой свет, на котором преобладали растительные мотивы с искусно вплетенными в полудрагоценный камень цветами — лилии, тюльпаны и гвоздики. В самом центре располагалась литая конструкция из чистого золота колец, что в своем множественном единстве воссоздавали инсталляцию звезд солнечной системы, и на каждой сферы были написаны древние символы молитв, посвященных богам правосудия, что восседали на своих престолах в поднебесье. Рядом стоял постамент из цельного светлого мрамора с двенадцатью миниатюрными копиями судий, восседающих на своих каменных престолах. Некоторые фигуры были расколоты и разбиты, а некоторые остались целыми. Таким был первый Рефери, что прибыл из зародившейся на грани веков Британской Империи. Трон, на котором сидел мужчина в маске, прикрывающей верхнюю часть лица, был окутан терниями и лозами роз, а на его коленях, смиренно положив голову, почивал огромный лев. Его большие когтистые лапы упирались в подлокотники, и Иветта с внутренней дрожью подумала об этих когтях на своем горле, как они впиваются железными иглами в сосуды, раздирая на части трахею.