Горячий и жгучий огонь сковывал мышцы, когда она кричала, отбиваясь от рук мужчины, что мягко удерживал ее за плечи. Сильные объятия, в которых она утопала и сгорала, как тонкие листы бумаги в палящем костре.
— Успокойся, — напряженным от мертвящего беспокойства голосом шептал Анаиэль, устало и измождено, лицо его было настолько бледным, что могло затмить образ полной луны в полночь. Ее всю затопляло пламя, а руки мужчины были столь обжигающими, что могли сравниться лишь с раскаленным железом. Иветта чувствовала его дыхание, как свое собственное, напряженность мышц крепких рук пронизывала каждый нерв, и удары его быстро бьющегося сердца в груди раскалывали грудную клетку, ее дребезжащие кости, казалось, что сама кровь протекала по велению его мысли. Связь между ними крепла, и корни произрастали в жилах, отравляя кровь, прозрачные ленты ростков огибали вены, впиваясь вечной стигмой в раздробленную душу.
— Больно, — вопила в изнеможении она, не замечая, как струятся, опадая кристальным дождем с дребезжащих ресниц слезы, когда его широкие ладони отпускали ее в ледяную ванну из розового мрамора.
— Знаю, милая девочка, — успокаивал он, гладя ее по мокрым волосам от крови, целительной рубиново-темной воды, и горячности соленых слез, которые он хотел собрать в свои ладони, чтобы позже раскаиваться за причиненные страдания, молить о прощении.
— Потерпи немного, — шептал и настаивал он, омывая окровавленные плечи талой водой, и чистота окрашивалась в рдяных разводах, когда красные клубы поднимались алыми пористыми облаками в водном потоке, схлынув с обнаженной спины. Он не рассчитывал, что она сможет проснуться настолько быстро, понадеявшись, что девушка пробудиться от видений после того, как рубцы священных надписей сойдут, когда он сможет исцелить глубокие порезы, нанесенные бриллиантовыми иглами.
— Все хорошо, — говорил он, когда она припала истомлено и пылко к его груди, зарываясь горячим лицом в прохладу его кожи, в месте, где шея сходилась с плечом, совершенно не заботясь о том, что предстала полностью нагой перед его открытым и чистым взором, слишком близко она стояла у края бездонной черноты, слишком сладок был голос смерти, когда она находилась у порога забытья, когда вороньи крылья ласкали лицо.
Когда боль начала затихать, засыпая, она почувствовала холодную волну ледяных вод, в которые ее окунули, дыхание выровнялось, и сознание возвращалось, но отбросить в сторону теплые и надежные объятия мужчины она не желала. Слишком истосковалась она по телесному прикосновению другого человека, почти забыв, какого успокоение другого существа.