Отбой на заре. Эхо века джаза (Фицджеральд) - страница 71

Но встреча с Джоном Грэнби произошла в знаменательный момент. После утреннего триумфа ему показалось, что в школьной жизни уже не осталось ничего, чего стоило бы добиваться, – и тут перед ним внезапно замаячила новая цель. Стать совершенством, прекрасным внутри и снаружи, как сказал Грэнби, попробовать вести безупречную жизнь… Грэнби вкратце обрисовал ему эту самую безупречную жизнь, не преминув сделать упор на ее вполне материальные преимущества, вроде всеобщего признания и влияния в университете, а воображение Бэзила уже давно пребывало где-то в далеком будущем. Когда на последнем курсе Йеля его выберут последним кандидатом в члены тайного общества «Череп и кости», а он с печальной и сентиментальной, совсем как у Джона Грэнби, улыбкой отрицательно покачает головой и укажет на кого-нибудь другого, кто больше, чем он, жаждет вступить в это общество, собравшаяся вокруг толпа разразится грустными возгласами… А затем, когда он вступит в настоящую жизнь и в возрасте двадцати пяти лет посмотрит в лицо нации с инаугурационной трибуны на ступеньках Капитолия, все собравшиеся у подножия граждане его страны будут смотреть на него снизу вверх с восхищением и любовью…

Размышляя, он рассеянно съел оставшиеся от ночного налета на буфет полдюжины крекеров и выпил бутылку молока. Где-то на краю сознания у него забрезжило, что эти ночные налеты – одна из тех вещей, от которых теперь придется отказаться, но ему очень хотелось есть. И он почтительно оборвал цепочку своих приятных мыслей, пока не покончил с едой.

Осенние сумерки за окном разрывались вспышками фар проезжавших мимо машин. В этих автомобилях ехали великие атлеты и прекрасные дебютантки, таинственные авантюристки и шпионы международного класса – богатые, веселые и очаровательные люди, спешившие в блестящий Нью-Йорк, к модным дансингам и тайным кафе, в украшенные зеленью рестораны на крышах небоскребов под яркой осенней луной. Он вздохнул: быть может, когда-нибудь потом и ему удастся стать частью всей этой романтической жизни? Прослыть великим остряком и великолепным собеседником и выглядеть при этом сильным, серьезным и молчаливым… Прослыть щедрым, открытым и не чуждым самопожертвования, но при этом всегда оставаться слегка таинственным, и вызывать у окружающих добрые чувства и даже легкую горечь меланхолии… Стать одновременно и светлым, и темным… Достичь этой гармонии, сплавить все это воедино в одном человеке – вот это была цель! Сама мысль о таком совершенстве выкристаллизовала его жизненную энергию в исступленный и стремительный порыв. Еще одно долгое мгновение душа его стремилась вслед быстро бегущим огням, туда – в мегаполис; затем он решительно встал, выбросил за окно сигарету и, включив настольную лампу, стал набрасывать для себя правила будущей безупречной жизни.