Я сообщил Софии об этом ночью, когда мы занимались. Она стала очень тихой.
— Что случилось? — спросил я.
— Филиппа Роуз – грязная Schlampe* (нем. «Неряха»). — Ее слова сочились ядом.
— О чем ты говоришь?
— Ты понял, о чем я.
Я смиренно сказал, что Фил показалась мне очень хорошей.
— У тебя есть причина говорить о ней такое?
София фыркнула, как будто это очевидно. Ты должна понять, София думала, что все ополчились против нее.
— София, я не звал ее. Это она пригласила меня. — Я посмотрел на свои руки. — Ты хотела, чтобы я позвал тебя?
— Нет. Зачем мне это? Я разочарована, что ты решил пообщаться с такой фальшивкой. Я думала, ты лучше. — Она встала и ушла.
В следующий раз, когда я увидел ее, она не упомянула о Фил, и я подумал, что дело было забыто.
За день до танцев, в классах Софии не оказалось. Я пошел в общежитие, чтобы найти ее. Девушка, жившая напротив ее комнаты, сказала мне, что она попала в лазарет с пищевым отравлением.
Я пошел в лазарет, чтобы проведать ее, но Софии там тоже не оказалось. Отравление было настолько серьезным, что ее перевезли в больницу.
А больница была за пределами кампуса, школа мне не позволила посетить ее до следующего вечера. Когда я добрался туда, она была подключена к капельнице. У нее была рвота всю ночь. Она выглядела очень бледной, была очень слаба, но глаза ее оставались проницательными.
— София, — сказал я, — я беспокоился о тебе.
— Хорошо. В этом и был смысл.
— Для меня нет никого важнее тебя, за исключением семьи, — сказал я. Ты должна помнить, я был мальчиком, находившимся далеко от дома, а когда мы далеко от дома, дружеская близость кажется значительнее.
Она ухмыльнулась мне.
— Глупый мальчишка, — сказала она. — Твои танцульки сегодня вечером, не так ли? Ты все пропустишь.
— Меня это не заботит.
Ее отец был мелким производителем шоколада в Германии — ты это знаешь, я полагаю. Но он попал в бизнес в качестве производителя химикатов. София Биттер с детства многое знала о ядах.
Юджи начал кашлять. Лицо его посинело.
— Может мне следует позвонить врачу?
Он покачал головой. Через минуту или две, показавшихся долгими, он был в порядке.
— Что именно с тобой не так? — спросила я.
— Мы перейдем к этой части истории в ближайшее время.
— Разве София не отравилась ради того, чтобы ты не пошел на танцы с другой девушкой?
— Да, довольно основательно.
— Ты был зол? — спросила я.
— Нет. Я понял ее. Я был молод, и в то время воспринял это как знак великой любви, которую она ко мне испытывала. Я чувствовал... и до сих пор в некоторой степени чувствую... что такая преданность должна признаваться.