— Прости, я пропустил это напоминание. Да! Твоя мать, она такой монстр! — Тристан сделал шокированное лицо.
Мои губы изогнулись, когда я шагнула в платье.
— Спасибо тебе! Ты можешь застегнуть мне платье?
— Конечно, — ладонями он провел по моим бедрам, затем его пальцы переместились и застегнули мое красное, повторяющее изгибы фигуры платье. — И что за парфюм, которым она пользуется? Очень похоже на «Шанель».
— Точно! — я обернулась вокруг и игриво хлопнула его по груди. — Подожди. Как ты узнал, каким парфюмом она пользуется?
Губами он прикоснулся к моей шее, и мягко поцеловал меня.
— Потому что ее дочь пользуется таким же.
Я улыбнулась. Может быть, частично, я совсем как мама.
— Вероятно, мне следует извиниться перед ней за мою выходку, да?
Он приподнял бровь.
— Это шуточный вопрос?
Я засмеялась.
— Нет.
— Тогда да, я думаю, что тебе следует, но не ранее твоего замечательного дня рождения. Твоя мама любит тебя, и ты любишь ее. Я думаю, что вы обе будете в порядке.
Я вздохнула, поцеловала его губы и один раз кивнула.
— Хорошо.
Тристан
— Я должен позволить тебе войти первой, — сказал я, сцепив руки вместе. — Это твоя вечеринка, и я думаю, что этот момент принадлежит тебе, — я стоял, возвышаясь над ней в своей темно-синей рубашке, застегнутой на все пуговицы, и синих джинсах.
— Мы можем войти вместе, — сказала она.
Я засомневался.
— Люди будут думать, что мы пара.
Она протянула мне руку с самой прекрасной улыбкой на губах.
— Разве нет?
Ох. С этими двумя словами, вылетевшими из ее рта, я почувствовал себя таким чертовски легкомысленным мудаком.
Боже, я люблю ее.
Хотя мы оба были уверены друг в друге, это не значило, что любой другой в Мидоуз-Крик будет согласен с этой идеей. Когда мы вошли в бар, все закричали «С днем рождения, Элизабет!», и я отошел в сторону, позволяя всем по очереди обнимать ее.
Она выглядела такой счастливой от той любви, что получала от них.
Это были мои самые любимые моменты.
Не заняло много времени, чтобы музыка стала громкой, и все начали выпивать. Шоты распивались направо и налево, и сплетничающие леди Мидоуз-Крик становились все громче и громче, когда наблюдали за каждым нашим с Элизабет движением.
После принятия еще одного шота с каким-то отвратительным алкоголем, я наклонился к ней и прошептал в ее волосы:
— Ты в порядке? Из-за всех этих взглядов? Потому что, если тебе некомфортно, я могу перестать прикасаться к тебе.
— Я люблю, когда ты прикасаешься ко мне. Не переставай прикасаться ко мне. Это просто… тяжело. Каждый осуждает нас, — прошептала она печально. — Каждый смотрит на нас.