С наилучшими пожеланиями, Ваш собрат Хауэлл-младший, попечитель Дома Скорби».
Лив показала письмо коллегам, но те сочли его розыгрышем. Ответное письмо с просьбой сообщить необходимые подробности она написала скорее из чистого упрямства. Всю зиму она была занята: преподавала, занималась исследованиями и прочими делами. Ответа не последовало, но Лив на это и не рассчитывала. Однако в первый день весны, к своему удивлению, отправила в Дом Скорби еще одно письмо, в котором сообщала, что приняла решение отправиться на Запад при первой же возможности.
Ей не спалось. У кровати громко тикали золотые часы, а в голове роились мысли о дальней дороге и скорости. Лив никогда не видела Локомотивов Линии и не представляла, как они выглядят, но в прошлом году ходила на выставку картин, где любовалась бескрайними просторами Запада, широкими равнинами, подобными морю или небесам. Должно быть, это было не год, а два назад — Бернард тогда был еще жив. Картины были огромными, во всю стену: горы, реки и необъятные небеса, иногда ясные, иногда предвещавшие бурю, леса и долины. Панорамы — вот что рисовали на Западе. Это было безудержное буйство ландшафтов. На нескольких картинах изображались кровавые побоища. Та, что называлась «Падение Красной Республики», была особенно ужасна: тяжелые гибельные грозовые тучи, тысячи солдат, бьющихся насмерть в черной долине, втоптанные в грязь знамена. Там, на Западе, постоянно из-за чего-то воевали. Полдюжины картин посвящались тому, как Линия покоряла природу: высокие металлические арочные мосты, обуздавшие горы, железные дороги, рассекающие леса Пятна темной краски — те самые Локомотивы, — казалось, двигались по холсту, приковывая взгляд. Нашлось даже несколько видов Крайнего Запада — тех мест, где мир оставался еще не завершен и полон диких огней и молний. Земля там вздымалась, подобно морю, и во мраке рождались странные, причудливые демоны... Лив вспомнила, как Агата вздрагивала и ежилась, а Бернард, одетый в тяжелое твидовое пальто, держал ее за руку и что-то бубнил о делах факультета, не давая сгинуть в бездонных глубинах картин.
Воспоминания эти проносились в голове, теряя четкость и уступая место мыслям о скорости и дальней дороге. От Дома Скорби ее отделял целый мир. Она не могла представить, как путешествует на Локомотиве Линии, но вообразила, что покидает город в экипаже: колеса вдруг приходят в движение, их уже не остановить; лошади встают на дыбы, экипаж кренится, и вся ее привычная, размеренная жизнь рассыпается ворохом бумаг и старых платьев.