Стоял теплый летний вечер. После обеда погода окончательно «распогодилась», небо почти полностью очистилось, иногда дул слабый и в меру прохладный ветерок. Правда, синоптики обещали скорое похолодание с дождями, грозами и местами даже градом.
В городе было спокойно, слишком спокойно, подозрительно спокойно. В полицейских сводках больше не было сообщений о таинственных убийствах, зато в сети с раннего утра появлялись какие-то странные сообщения о «начавшейся ликвидации инакомыслящих».
Пошатавшись туда-сюда еще пару минут, девушка села на приступочку у витрины магазина, достала из кармана смартфон (старенький, но крепкий «китаец» на Андроиде в симпатичном синем корпусе, из-за чего некоторые очень недалекие личности когда-то пару раз обозвали его «решетом», но тут же получили исчерпывающее объяснение — жаль, только в устной форме), быстренько проверила почту (только два письма, да и те из рассылок) и хотела было зайти на один форум, как рядом с нею словно из-под земли появился полицейский — невысокий, тощий, бледный, с маниакально блестящими глазами. Девушка не растерялась — она тут же достала из кармана наушники, переключила приложение в телефоне и даже показала смартфон блюстителю порядка, который лишь скривился, махнул рукой и пошел прочь. Для приличия послушав музыку минут пять, девушка полностью отключила смартфон, убрала его поглубже в карман и, глянув на часы, тяжело вздохнула и направилась к ближнему переулку, ведущему на короткую, узкую и грязную Двадцатую авеню, улицу с весьма плохой репутацией. По дороге попался один полицейский — он не смотрел в сторону девушки, а флегматично жевал булку и с увлечением разглядывал витрину какого-то модного бутика.
В переулке было на удивление мало народу — в основном школьники, бурно (и не стесняясь в выражениях) обсуждавшие ремонт расположенной неподалеку школы (судя по обрывкам разговора, пара старшеклассников якобы помогала что-то красить и вешать всякие доски, плакаты и т. д., а остальные громко ржали и в красках обсуждали произошедшее); рядом со входом в маленький хлебный магазин стояла высокая женщина, одетая в длинный темно-зеленый плащ с таким большим капюшоном, что он почти полностью закрывал лицо; женщина, скрестив, словно от холода, руки на груди, опиралась на стенку рядом с дверью и как будто что-то очень тихо шептала — что-то монотонное и, похоже, не на английском языке. Пожав плечами («Опять наркоманы… сколько же их развелось после последних «демократическо-либерально-толерантных» реформ…»), девушка пошла дальше и, задумавшись о судьбах отечества, чуть не врезалась в пару японцев (явно мужа с женой), о чем-то щебетавших на своем языке и фотографировавших все подряд, включая ржущих, как кони, школьников. Извинившись («Кто их знает, может, они меня и не поняли… хотя нет, должны же они знать наш язык… особенно в нынешних условиях»), девушка пошла дальше и вышла на Двадцатую авеню, непривычно чистую, спокойную и тихую — никаких наркоманов и пьяниц, никаких подозрительных личностей, только обычные люди: вон мамочка с коляской, вон парочка пьет газировку из одного стакана, вон две мамаши о чем-то разговаривают, а их дети — два мальчика — бурно обсуждают свои проблемы, вон три школьника обсуждают недавно просмотренный фильм (неподалеку на Паркер-стрит был кинотеатр), вон муж с женой возвращаются из супермаркета с кучей сумок… Откуда-то негромко раздавалась музыка, причем не какое-нибудь атональное нечто в исполнении очередного негра-уголовника, а какая-то довольно приятная попсовая песенка из числа популярных прошедшей зимой: пели двое — женщина (по голосу негритянка) и мужчина (читал рэп), но песня ничуть не была похожа ни на r'n'b, ни на какую-нибудь отрыжку модных клубов — просто веселая и заводная поп-песенка. Нет никаких куч мусора возле урн, все чисто, где надо — подметено. «А, ведь недавно здесь какую-то акцию проводили… вроде что-то с экологией связанное. Поэтому так и чистенько», — вспомнила девушка, по привычке постоянно смотря по сторонам, чтобы не наткнуться на какую-нибудь интересную личность.