Меня мучают еще не меньше часа, помощник Агаты все записывает в свою книжицу. А пока он занимается мною, Агата то и дело отходит к окну и глядит на что-то в большой микроскоп. Когда все наконец закончено, мне разрешают одеться и уйти. Я выглядываю за дверь: Адам сидит рядом на скамеечке.
– Ты ждал тут целый час? – поражаюсь я.
– Разумеется, нет, – он поднимается на ноги, – пришел минут десять назад. Эти обследования всегда длятся одинаковое время. Пойдем, нужно успеть закончить с твоими подружками до ужина.
– Подружками, – повторяю я невольно. Какие они мне подружки? Мы знакомы два дня.
– Вы не поладили? – спрашивает Адам без особого интереса.
– Вовсе нет. Но я не привыкла называть друзьями простых знакомых.
Да, опять я мелю ерунду. Наверное, Адам назвал так девочек без всякого смысла, а я вцепилась в слово и давай рассказывать о своих жизненных принципах.
– Редкое качество, – отвечает, к моему удивлению, Адам. – Бывают люди, у которых миллионы друзей, но обычно среди них ни одного настоящего.
Интересно, у него есть друзья? Он здесь давно, это точно. И настолько стал своим, что ему позволяют открывать любые двери. Может, он и есть тот первый Резистент, которого обнаружили шесть лет назад? Как бы ни было, он точно здесь не чужой, как я.
Правда, не сказала бы, что Адам с энтузиазмом делает свою работу. Просто водит нас туда-сюда, а потом, когда обязанности заканчиваются, исчезает. Может, ему тут тоже не слишком комфортно?
Мы возвращаемся, Адам уводит Нату, и мы остаемся с Иванной вдвоем. Она лежит на кровати лицом вниз, уткнувшись в подушку. Потом вдруг вскакивает, роется в ящиках своего шкафчика. Что там искать, они же пустые? Наконец она извлекает тетрадь на пружине, в которую вставлен карандаш.
– Откуда у тебя?..
– Это просто моя тетрадка. Она была в сумке, всегда ее с собой ношу.
Я завидую Иванне: у нее с собой есть хоть что-то свое. Никогда не думала, что вещи имеют для меня такое значение, но сейчас была бы счастлива иметь одну из своих книжек, любимый теннисный мячик или даже старую игрушку, – что угодно, что напоминало бы о доме, что-то по-настоящему свое в этом месте, где даже одежда и пижама казенные.
Иванна принимается яростно шуршать карандашом, от натуги даже высунув кончик языка.
– Что делаешь?
– Рисую.
Она показывает мне рисунок: мохнатая собака с довольной мордой и тщательно прорисованной шерстью.
– Круто, – честно говорю я. Вот как бывает: эта девочка так здорово рисует, хотя ее точно никто не учил. Всякие дети богачей, которые учатся в специальных школах, могут стать художниками или музыкантами, – но не такие, как мы. Не те, кто участвует в распределении. Там вариантов немного. Каждый год составляется список свободных рабочих мест на заводах, в магазинах, фермах, домах призрения и других «приятных» местах. Согласно этому списку и распределяют всех, кто окончил школу. Но пока не отучился – работать нельзя. Я раньше не понимала, почему, но теперь знаю: мы делали море работы бесплатно, пока учились. Зачем платить кому-то деньги за уборку улиц и шитье наволочек для детских приютов, если можно дать эту работу школьникам под видом практики? Мы занимались чем угодно, кроме учебы. И теперь детишки из специальных школ знают гораздо больше, чем я; это они вроде как образованные и умные.