Повисает гробовое молчание.
– И что теперь будет? – интересуется темноволосый парень. – Что с нами сделают?
– А теперь, Гарри, – врач терпеливо улыбается, – вас отвезут в ЦИР – Центр Исследования Резистентности, где вас ждет новый дом.
Новый дом?
– Я не могу ехать, – тут же протестую я, – мне нужно утром быть дома!
Кто принесет Ба лекарства и заставит их выпить? Кто накормит ее завтраком? Я представляю, как она просыпается, а меня нет дома. Ждет-ждет, а я все не появляюсь…
– Я тоже не могу, – отзывается парень в очках, – у меня маленькая сестра дома одна.
– Все ваши семейные дела мы уладим, не нужно волноваться, – спешит успокоить нас врач. – То, что вам предстоит, чрезвычайно важно. И, разумеется, будет хорошо оплачено – это теперь ваша работа. В ответ на вашу помощь мы обязательно поможем и вам, и вашим родным.
Я закусываю губу. Немного денег нам с Ба точно не помешало бы. Пенсии Ба едва хватает на продукты; раньше нас спасало пособие, которое выдавали на меня, как на несовершеннолетнюю, но те времена закончились, а платить за воду и свет все еще нужно. Надо ехать.
Я переглядываюсь с Натой, и мне кажется, что она вот-вот расплачется. Не знаю, почему, но ее растерянность придает мне решимости. Я беру девочку за руку и веду к выходу. Ната идет за мной, ничего не говоря.
Вслед за нами тянутся и другие Резистентные.
А за дверью ждут двое мужчин в военной форме. Думают, что мы попытаемся сбежать по дороге? Или это вроде охраны? Как бы ни было, присутствие этих широкоплечих вояк меня напрягает. Нас выводят из больницы. В коридорах совсем пусто и тихо, на больших часах в холле я успеваю разглядеть время – четыре утра. Неужели прошла целая ночь?
Возле входа в больницу ждут две грузовые машины. Один из охранников (или надзирателей?) распахивает задние двери первого грузовика. Я оглядываюсь по сторонам. Никто не спешит лезть в машину. Странно все это. Наконец Гарри шагает вперед, запрыгивает в фургон. Вслед за ним идет парень в очках, а дальше – мы с Натой. Я легко запрыгиваю в машину, – недаром же столько лет училась лазить по всему подряд. А вот Нате подъем дается тяжело, очкарику приходится втаскивать ее за руку.
За нами дверь закрывают, так что остальные пятеро Резистентных исчезают из виду. Машина сразу трогается. Повисает молчание, лишь ревет мотор.
Я принимаюсь разглядывать в тусклом свете лампочки свои ладони, словно в них есть что-то интересное. Пожалуй, стоит что-нибудь сказать, начать беседу, но я никогда не отличалась общительностью. Мне повезло: Гарри сам начинает разговор.