Бобровников опять вздохнул. Наташа вдруг увидела, как он изменился за эти дни. В народе в таких случаях говорят: «Почернел от горя». Так и было. Академик взглянул на нее, попытался улыбнуться:
— Бывают, голубушка, врачебные ошибки. Но в данном случае ошиблись не вы, вам себя винить не в чем. Но что уж теперь… Кто виноват и что делать?.. Я и сам виноват, что не остался с ней в то утро. А теперь ее не вернешь. Ну, платок-то есть? вытирайте нос! А то я и сам, глядя на вас, заплачу.
— Как же вы будете дальше? — вырвалось у Наташи.
— Как буду? Плохо мне будет, очень плохо, — просто ответил Юрий Петрович. — Но… надо жить, ничего не поделаешь. Жизнь — это испытание. Мое пока не кончилось… Да и потом, моя помощь нужна внучке. Вот как раз пишу письмо… — Он кивнул на экран.
— А… что с ней? — осторожно спросила Наташа, сморкаясь.
— С Дашей? В тюрьму угодила! — с гордостью заявил академик. — Она у меня большевичка. Вернее, социалистка. Защитница беззащитных. Я ею горжусь! Вот побуду здесь до девятого дня, съезжу к Зоеньке на кладбище — и отправлюсь в Москву. Нужно быть поближе к Даше, следить за процессом, чтобы не засудили ее!
— Как же вы? Дорога и там… Ой, хотите, я вам адрес дам? У меня в Москве подруга живет. У нее большая квартира и комната свободная есть.
— Спасибо, милая. Я у Даши и остановлюсь. Ее квартира совершенно свободна.
Он замолчал, задумавшись. «Вот дура! — ругнула себя Наташа. — Чего лезешь с бесполезными предложениями?» Она поднялась: пора прощаться.
— А вам я вот что скажу, Наталия Сергеевна: уходите отсюда. Увольняйтесь.
Наташа снова опустилась на стул:
— Почему?
— Это же ненормально. То, что вы мне рассказами. Ошибки у всех бывают, но сваливать на другого, подставлять коллегу… Это непорядочно. Здесь вообще странные вещи происходят. Какие-то личности с татуировками в соседней палате поселились. Здоровые, как гиппопотамы. Отдыхают, видимо, от трудов праведных… Понимаю, деньги не пахнут, и все же… Я-то здесь из-за Зоеньки находился. А ей нравились условия содержания, так сказать. Да и лечащий док-юр ее околдовала прямо…
В дверь постучали. Громко, настойчиво.
— Юрий Петрович! Вы меня слышите? Откройте, пожалуйста!
— Вот! Легка на помине! — улыбнулся Бобровников, медленно поднимаясь из-за стола.
— Я открою, — поспешила на помощь Ковригина.
Она отперла замок, дверь тут же рванули снаружи. На пороге стояла худая невысокая женщина с выкрашенными в желтый цвет волосами и выпирающим вперед острым подбородком. Заведующая отделением геронтологии, вспомнила Наташа. Дама эта редко появлялась на конференциях, Наташа ее почти не видела. Как же ее звать-то…