«Не поздравляйте меня, пожалуйста, ни с какой датой: я дат не признаю: разве что отметить двадцатипятилетие, а все остальное — кошке под хвост. Никто, никогда и нигде не будет меня поздравлять, это мое твердое условие, и зря Вы об этом помните…»
В письме, где я вспомнил о его дате, я послал фотографии русских троек, прекрасно сделанные тамбовским литератором и фотографом П. Ф. Шаповаловым. В связи с этим Владимир Германович закончил письмо так:
«П. Шаповалову мое сердечное спасибо за тройки, скажите, что я принимаю это как указание быть всегда коренником. Так и буду бегать. Ваш Вл. Лидин. 2 янв.»
Всю жизнь он и был коренником.
Владимир Германович Лидин — великий знаток книги. Его библиотека — одна из самых содержательных, самых лучших библиотек в стране.
Он был не всеядный собиратель книг. Он страстно собирал книги, изданные при жизни значительных и интересных писателей России. О многих из них он рассказал в своей книге «Друзья мои книги».
Был эпизод в наших взаимоотношениях, который как нельзя лучше характеризует Лидина-собирателя.
Уже работая в правлении Союза писателей РСФСР, я поехал на отчетно-выборное собрание писателей в Барнаул. Будучи у одного писателя, увидел на его книжных полках, где стояли главным образом современные издания, старую пушкинскую книгу — «История Пугачевского бунта», изданную в 1836 году, то есть при жизни Пушкина. Книга эта была одинока в библиотеке моего знакомого, и я попросил ее для Владимира Германовича, представляя, как он обрадуется подарку с Алтая.
Вернулся в Москву. Предвкушая, как он сейчас оживится, звоню Владимиру Германовичу.
— А книга у вас с портретом Пугачева? — мгновенно спросил он, едва я поведал о причине звонка.
— Нет, без портрета, — говорю.
Он делает маленькую паузу. Я уже представляю его радостное лицо, а он говорит:
— У меня эта книга с портретом Пугачева!.. Так что оставьте ее себе. А за память спасибо!
Открыть что-либо перед ним в книжном мире было непросто.
Один раз я был у него дома, в Москве, на улице Семашко. По выходе второй книжки стихов я надумал вступать в Союз писателей. Попросил у него рекомендацию.
— Знаете, — грустно отозвался он по телефону, — с моими рекомендациями редко принимают… Но я вам, конечно, дам. Приезжайте.
Он встретил меня в прихожей. Сразу пригласил на второй этаж, в кабинет. Стен в нем как таковых не было — были книги. Небольшой рабочий стол. Над ним — портрет Стефана Цвейга, Владимир Германович ведь был с ним хорошо знаком. Да и со многими-многими выдающимися людьми своего времени он был знаком, дружил. И я всегда, здороваясь или прощаясь с ним за руку, с волнением думал, что он как бы передает мне тепло рук Горького, Чехова (ведь он дружил с сестрой Антона Павловича Марией Павловной), Алексея Толстого, дяди Гиляя, Телешова, Серафимовича, Малышкина, Новикова-Прибоя, Ромэна Роллана, Цвейга, Писахова… О них он поведал в своей книге «Люди и встречи».