— У тебя невероятное лицо, — разоблачила ее Карлотта. — Ты опять на грани того, чтобы начать лингвистические построения. Можно увидеть, как это подступает. Рэй Чарльз мог видеть, как это подступает.
— Да, — выдавила из себя Дайана; ей было очень холодно.
— У тебя бывают моменты просветлений. Потом они проходят, и ты опять застываешь. Это захватывающе. А еще объявился твой тик под правым глазом. Задета половина лица. Ты это знала? И ты опять дрожишь, — сказала ей Карлотта.
— Да.
— Как ты думаешь, ты скоро начнешь нести чушь? — спросила Карлотта. — Я не хочу, чтобы ты позорила меня перед людьми, вместе с которыми меня могут посадить в тюрьму.
Карлотта, казалось, ждет, что Дайана извлечет из себя какой-нибудь ответ, может быть, какую-то полезную синюю формацию, вроде вида скороспелых амеб. Дайана попыталась моргнуть и обнаружила, что не может.
Дайана Бэрингтон хотела рассказать Карлотте о свойствах синевы. Она размышляла о синих гнусностях, пропитывающих ее отношения с дикими птицами и текучими наречиями, льющимися из синих ртов, и небесами с невидимыми облаками, и вулканами и звездами, и сложными обрядами нежности в синем дожде. Это мой сороковой год, и я пришла узнать расстояние и синеву. По крайней мере, я знаю это, подумала Дайана. Любая другая география ошибочна.
Спустя некоторое время, отмеченное синими метками по краям и синими решетками, на которых менялись оттенки, Дайана Бэрингтон осознала, что Карлотта Мак-Кей больше не вглядывается в нее. И правда, теперь Карлотта смотрела в окно автобуса на безупречную почти черноту пустыни и луну, которая была еще более полной и более обиженной — отбеленной и отброшенной соучастницей.
Дайана обдумывала соучастие белой луны в полях ночного неба, когда ощутила тревогу, исходящую от Карлотты. Она раскачивалась на своем сиденье и щелкала пальцами. В этом было что-то ужасное. Карлотта заставляла священный молитвенный воздух ночи в пустыне делаться нервозным и жалким. Карлотта наладила свой плейер, воткнула звучащие затычки поглубже в уши и повернула регулятор громкости. «Я просто выросла, запуталась в синеве», — пела Карлотта Мак-Кей напористо и немелодично.
Даже безумие имеет форму, осознала Дайана. Даже когда личность объявляется в тундре, в суровой и неизмеримо далекой арктической пустоте внутреннего мира. Даже там, где границы уничтожили сами себя, и приращения — просто знак вечностей, вырезанных из синего стекла, даже тогда построения бывают пригодными и непригодными. Сначала травма, за ней безвкусица, решила Дайана. Необходимо провести границу.