— Это мирная демонстрация, — говорила Карлотта. Приблизила свое лицо к лицу Дайаны. — Гражданское неповиновение. Мы едем в Меркурий, штат Невада. Едем, чтобы закрыть ядерный объект. Нас могут арестовать. Мы намерены сделать заявление. Ты можешь это вспомнить?
Дайана покачала головой — нет.
— Знаешь, похоже, ты живешь в своей собственной ядерной зиме, дрожишь и горишь одновременно, — задумчиво произнесла Карлотта. — Лицо у тебя мертвенно-бледное. Зрачки расширены. У тебя галлюцинации? Все по-прежнему синее?
Ты все поняла правильно, хотела сказать Дайана, но не сумела. Потом, как будто перейдя границу в своем необъяснимом фиолетовом внутреннем мире, Дайана Бэрингтон осознала, что опять может говорить. Это была короткая синяя оттепель, и она училась жить между ними.
— Как ты думаешь, Сартр был прав? — спросила Дайана.
— Что ад — это другие люди? — сказала Карлотта. — Определенно.
— А Шелли? Шелли был прав? — Дайана Бэрингтон хотела знать это.
— Что пророчество — это свойство поэзии, а не наоборот? — Карлотта пристально смотрела ей в глаза.
— Да. Именно.
У Дайаны перехватило дыхание. Так много необыкновенной синевы. Она казалась древней, необработанной и в то же время изысканной. Это была синева бусинок и керамики: синева, рожденная в печи. Синева, которой завершается обряд крови и интимности. Это была та синева, которая стояла в комнатах, где благоговейно произносились имена богов. Даже глаза Карлотты казались влажными и синими.
— Да. Шелли был прав, — сказала Карлотта.
— Ты думаешь, Паунд был прав? — Дайана вытолкнула синий язык пламени в огонь многоярусной синей ночи.
— Что ты ничем не обязан своей аудитории? — спросила Карлотта. — Да. Абсолютно. Иначе не может никто, кроме сводников. Это экзамен?
— Да, — ответила Дайана.
Дайана вслушалась в звук собственного «да». Он был стремительным и свежим, почти дерзким. Он мог бы быть знаком осенних очертаний и построений в краях опавших листьев. Ей пришло в голову, что дно пустыни чисто, как некое зеркало. И это могло быть отчетливым и зримым образом Вселенной. А еще можно стоять на темных камнях и смотреть прямо себе в душу.
— Ты опять строишь фразы, — отметила Карлотта. — Что с твоим разумом: твои первые слова — экзамен. — В голосе Карлотты было что-то неприятное.
Дайана сказала:
— Да.
— Это экзамен в пустыне или общий экзамен на выживание? — Карлотта, казалось, забавляется.
— Да, — ответила Дайана.
Это была пронзительная синева, подобная шлепкам волн восстановленного синего канала, неумолимого океана языка, и опыта, и разочарования. Место, где ты родилась и тонешь в синих разногласиях, думала Дайана, где нет никаких направлений, никаких гаваней, никого, кто звонил бы в колокола. Колокольни еще не изобрели. Люди в этом краю проводят целые дни во сне. Потом они будут пить местный самогон, сделанный из перебродивших фруктов, и петь ничего не значащие песни. Через девять месяцев родятся дети скудного урожая, синие и тихие.