Т. Корагессан Бойл
Плотское познание
Что-что, а мясо никогда моих мыслей не занимало. Оно лежало себе в супермаркете в прозрачной обертке; подавалось между двумя половинками булочки с майонезом, горчицей и соленым огурчиком; скворчало и дымилось на гриле, пока его не переворачивала чья-то рука, и возникало потом на тарелке с печеной картошкой и соломкой из моркови, аккуратно надрезанное крест-накрест и обильно политое красным соком. Говядина, баранина, свинина, дичь, сочные гамбургеры и жирные ребрышки — все это было для меня без разницы, еда, топливо для тела, пожуешь, почувствуешь вкус и проглотишь, давай, трудись, пищеварительная система. Впрочем, не то чтобы я совсем уж скользил по поверхности. В тех редких случаях, когда я обедал дома — разделанный цыпленок, гарнир из полуфабриката, замороженная фасоль, кекс из готовой смеси, — уминая пупырчатую желтую кожу и розовое мясо термически обработанной птицы, я задумывался о приставших к ребрам темноватых кусочках — что это: печень? почки? — но в общем-то это мне нисколько не мешало смаковать цыпленка по-кентуккийски или куриные палочки в тесте. И фотографии эти в журналах я видел, конечно, где мясные телята стоят по уши в собственных выделениях, с атрофированными конечностями и до того напичканные антибиотиками, что не могут управлять своим кишечником; но, пригласив кого-нибудь в ресторан «У Анны-Марии», я всегда заказывал телячий эскалоп.
И вот я познакомился с Алиной Йоргенсен.
Это случилось прошлой осенью, за две недели до Дня благодарения, — я точно запомнил, потому что как раз был мой день рождения, тридцать стукнуло, я сказался на работе больным и пошел на пляж греться на солнышке, читать книжку и чуточку себя жалеть. Вовсю дул теплый ветер от Санта-Аны, и до самой Каталины небо было ясное, но холодок в воздухе тоже чувствовался, предвестье, что ли, зимы, и берег в обе стороны был совсем безлюдный. Я нашел среди развала камней укромное местечко, расстелил одеяло и давай уписывать бутерброды с копченым мясом, которые взял для подкрепления сил. Потом открыл книгу — успокаивающе апокалиптический трактат о гибели планеты Земля — и подставился солнышку, читая о сведении тропических лесов, отравлении атмосферы и тихом деловитом уничтожении видов. Над головой кружились чайки. Вдали, сверкая, проплывали воздушные лайнеры.
Я, должно быть, задремал с раскрытой книжкой на коленях, запрокинув голову, — потому что вдруг, вижу, надо мной стоит какой-то пес, и солнце уже за скалу опустилось. Большой такой пес, шерсть всклокочена, один глаз голубой, и этим глазом он на меня таращится, уши чуть навострил, словно какую-нибудь собачью усладу хочет от меня получить. Мне это не понравилось — не то что я не люблю собак, но зачем морду прямо в лицо совать, — и я жест, наверно, защитный сделал, потому что он неловко так на шаг отступил и замер. С первой же секунды, хоть я и был застигнут врасплох, я увидел, что у пса не все в порядке с ногами, пошатывался он как-то, не очень твердо стоял. Я испытал жалость и отвращение — машина, что ли, его стукнула — и вдруг почувствовал, что ветровка на груди у меня мокрая, и в ноздри шибанул недвусмысленный запах: пес на меня помочился.