Она уже договорилась с Бином — фазу после уроков.
— Ну, так ты хочешь? — У него заблестели глаза, она видела, что он боится и что его одолевает жадность. — Так хочешь или нет?
Бин попятился, неуклюже пряча санки за спиной. Он облизнул верхнюю губу, утер ее рукавом и посмотрел на нее хитро, расчетливо.
— Не знаю, Эви.
Она сглотнула, сунула руку в карман пальто и вытащила замызганный носовой платок с голубыми цветочками. Уголок его был завязан узлом. Стащив варежки и зажав их в зубах, она развязала узелок и извлекла пятицентовик и два цента. Сунула варежки в карман и протянула деньги Бину.
— У меня есть семь центов, — придушенно сказала она, глядя, как он рассматривает монеты.
Он отвел глаза. Потом с внезапной злорадной твердостью объявил:
— Только когда ты скажешь, что ты свихнутая.
Эви потрясенно уставилась на него. Она прошептала:
— Я не свихнутая.
Бин сжал губы.
— Только когда ты скажешь, что свихнутая.
— Нет, — сказала она.
Их взгляды скрестились, у него дрожали губы, и Эви было решила, что он уступит. Но он стоял на своем. Ей стало страшно, что она так и не получит санки.
— Ты свихнутая, так мама сказала.
— Нет.
— Скажи!
— Нет.
— Ну, ладно же, Эви…
— Нет.
В кружащую снегом тишину врывались крики и смех тех, кто катался с дальнего пологого склона по ту сторону Поросячьей Беды. Бин упрямо смотрел на нее.
— Нет. Пока не скажешь, что ты свихнутая.
Эви сжала кулаки и посмотрела на Ряд, на свой дом. Голос Бина доносился словно бы откуда-то издалека:
— Ни разочка ты не прокатишься, Эви. Ни единого, пока не скажешь, что ты…
Она поглядела мимо него. Еле слышным голосом, хрипло, точно едва очнувшись от тяжелого сна, точно заговорив после многодневного молчания, прошептала:
— Я свихнутая.
Бин нерешительно заморгал. Потом схватил деньги и попятился с издевательским смешком.
— Да смотри, не позабудь того, что ты мне еще должна!
Он скользил, спотыкался и чуть не падал в снег, торопясь убраться от нее подальше.
Эви крикнула в ответ сквозь обжигающие горло слезы:
— А ты не приводи своего дурака брата!
Бин спустился уже до середины склона и завопил пронзительным, дрожащим голосом:
— Скатишься только один раз, Эви Тумс!
Эви выжидала, поставив санки вертикально, уперев в снег концы красных полозьев. Она стояла на вершине Поросячьей Беды, следила за клубами дыма, лениво выползающими из некоторых труб над Рядом — над трубой ее дома дым не вился, — следила и выжидала. Предвечернее небо над головой, далекое и белое, одевалось холодным сиянием. Мелко сыплющийся снег стал похож на пепел. Она перевела взгляд на южную часть городка.